ТЕНЕВАЯ ЭКОНОМИКА ВРЕМЕН
ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ –
ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ
Гражданская
война в России 1917 – 1921 гг. соединила
воедино несколько качественно
различных потоков событий. Противоборство
между защитниками республики
и монархии, осуществление общедемократических
преобразований, попытка практической
реализации коммунистических идей,
борьба различных социалистических
партий, геополитическое противоборство
сильных держав, взрыв национального
сепаратизма, охлократическое безумство
народных масс – все это
накладывалось друг на друга
и взаимопереплеталось, создавая неповторимую
атмосферу нового Смутного времени. Спорам
о том, какая именно грань этих событий
наиболее важна, суждено длиться еще долго,
и наиболее близким к истине будет, видимо,
не монистический, а плюралистический
подход. Создание такого синтеза произойдет,
очевидно, к столетней годовщине событий,
подобно тому, как французы лишь к концу
XIX века окончательно определились, считать
ли им день взятия Бастилии национальным
праздником или годовщиной начала национальной
трагедии.
В наши дни
уже пришло "время собирать
камни", и задача исследователя
– внимательно рассмотреть каждый
из аспектов тех событий. Одним
из таких ракурсов, который пока
слабо представлен в литературе,
но заслуживает самого пристального
внимания, является попытка взглянуть
на события гражданской войны
в России как на своеобразный
эпизод истории теневой экономики.
Теневая экономика
как экономический институт. Теневой
экономикой называют все виды
экономической деятельности, которые
не отражены в официальной
статистике. Особый акцент при
этом делают на те из них, которые
идут вразрез с правовыми нормами, связаны
с нарушениями закона. Теневая экономика
(ТЭ) является реакцией на регулирование
хозяйственной жизни общества какими-либо
институтами (прежде всего, государством),
которые вырабатывают некоторые "правила
игры", полезные для общества в целом,
но наносящие ущерб многим конкретным
лицам. Она существует в любых экономических
системах с государственной организацией
– от азиатского способа производства
до современных развитых стран, вступающих
в постиндустриальное общество. ТЭ есть
особый экономический институт, выполняющий
различные функции, как деструктивные,
так и конструктивные.
С некоторой
долей условности все формы
теневой экономической деятельности
делят на три вида[1]:
1) "вторая"
("беловоротничковая") ТЭ – запрещенная
законом неофициальная деятельность работников
легальной экономики, непосредственно
связанная с их официальной деятельностью
и направленная на перераспределение
доходов (коррупция, приписки, уклонение
от налогов и т. д.);
2) "серая"
("неформальная") ТЭ – в принципе
разрешенная законом, но нерегистрируемая,
полулегальная экономическая деятельность
"самозанятых" по производству обычных
товаров и услуг (неформальное производство
в сфере торговли, легкой и пищевой промышленности,
транспорта и т. д.);
3) "черная"
("криминальная") ТЭ – запрещенная
законом нелегальная деятельность
профессиональных преступников
по производству и реализации
запрещенных товаров и услуг
(рэкет, наркобизнес, проституция
и др.).
Если рассматривать
ТЭ в контексте долговременной
эволюции экономических систем,
то следует прийти к выводу,
что отклонение от нормы само
по себе есть норма: в любой
общественной системе существует
некоторый уровень теневой экономической
активности, имманентный именно
этой системе. Масштабы ТЭ зависят
от многих переменных (уровня
налогообложения, хозяйственной
культуры и т. д.), но, в общем,
обратно пропорциональны уровню
хозяйственного развития. Так, в
современный период в странах
Африки и Азии теневая экономика
доходит до половины ВНП и
даже более, в странах Латинской
Америки составляет порядка 1/4
– 1/3 ВНП, а в развитых странах
обычно колеблется в интервале
5 – 15 % от ВНП. Развитие теневой
экономической деятельности происходит
в противофазу с развитием
нормальной, легальной экономики:
ТЭ разрастается в периоды
общего кризиса и, наоборот, идет
на спад по мере экономического
подъема.
Рассмотрим
теперь особенности развития
ТЭ в России 1917 – 1921 гг., раздираемой
междоусобицами гражданской войны.
Формы теневой
экономики в России времен
гражданской войны. Изучение ТЭ
времен гражданской войны наталкивается
на два препятствия. Прежде
всего, над изучающими эту эпоху
продолжают довлеть традиции классово-идеологического
подхода, когда во всех событиях обязательно
хотят разглядеть конфликт классово-партийных
интересов. В результате мало кто из исследователей
обращает внимание на "теневиков"
как на самостоятельных субъектов исторических
событий[2]. В то же время понимание проблемы
затрудняется элементарной нехваткой
фактических данных: если о событиях на
"красной" территории можно найти
довольно обширную информацию, то экономическое
развитие "белых" территорий продолжает
оставаться белым пятном[3]. Поэтому все
высказанные далее соображения следует
рассматривать как сугубо предварительные,
скорее обозначающие проблему, чем раскрывающие
ее.
Неформальная
экономическая деятельность как
главная разновидность теневой
экономики. Неформальный сектор
экономики, как общее правило,
является самым крупным сегментом
ТЭ. Применительно к России времен
гражданской войны эта закономерность
действовала в гипертрофированном
виде. Главный представитель ТЭ
этого периода – пресловутый
мешочник, мелкий спекулянт хлебом.
Мешочническая
неформальная деятельность расцвела
еще до прихода к власти
большевиков. Ограничения на торговлю
хлебом как основным продуктом
питания появились в России
в 1915 г., а в марте 1917 г. Временное
правительство ввело хлебную
монополию: государство декретировало
свое право изымать у крестьян
весь хлеб (за вычетом необходимого
на личное потребление) и полностью
запретило торговлю хлебом. Почти
сразу же после введения ограничений появились
предприимчивые крестьяне, которые скупали
зерно в деревне и контрабандой везли
ее в город, зарабатывая "рубль прибыли
на рубль капитала"[4]. Летом 1917 г. Временное
правительство начало устанавливать заградительные
отряды, которые перекрывали мешочникам
доступ в города.
В период
"военного коммунизма" большевики
приняли эстафету огосударствления
хлебного рынка, что придало
мешочничеству совершенно фантастические
масштабы. Хотя, согласно правительственным
распоряжениям, Наркомпрод должен был
собирать и затем распределять все хлебопродукты,
фактически в руки советских органов власти
попадало первоначально менее 1/3 собранного
хлеба. "…Только наименьшая часть сельскохозяйственной
продукции попадала в снабженческие органы
государства, а большая доля уходила на
подпольный рынок"[5], где цена в несколько
раз превышала предписанный государством
уровень.
Большевистское
руководство понимало неэффективность
проводимой политики, но интерпретировало
создавшуюся ситуацию в привычных
для него терминах классовой
борьбы. Вспомним опубликованную
в "Правде" в ноябре 1919 г.
программную статью "Экономика
и политика в эпоху диктатуры
пролетариата", где В. И. Ленин
писал: "Вот тот крестьянин, который
дал в 1918 – 1919 году голодным
рабочим городов 40 миллионов пудов
хлеба по твердым, государственным,
ценам, в руки государственных
органов, …вот этот крестьянин
есть крестьянин трудящийся, полноправный
товарищ социалиста-рабоче-го… А вот
тот крестьянин, который продал из-под
полы 40 миллионов пудов хлеба по цене вдесятеро
более высокой, чем государственная, …надувая
государство, …вот этот крестьянин есть
спекулянт, союзник капиталиста, есть
враг рабочего, есть эксплуататор"[6].
Увы, подобную четкую поляризацию можно
было видеть на страницах правительственной
газеты, но не в реальной жизни, где крестьянин-трудящийся
и крестьянин-спекулянт чаще оказывался
одним и тем же лицом. Отдав за бесценок
под дулом винтовок продотрядовцев часть
своего урожая, другую же – и большую –
его часть крестьянин с выгодой продавал
приезжавшим из города мешочникам.
О том,
насколько массовой стала опасная
профессия мешочника, свидетельствуют,
например, данные анкеты Калужского
комиссариата продовольствия, отразившей
ситуацию августа-декабря 1917 г.: за
хлебом совершали поездки хотя
бы эпизодически порядка 40 % населения
губернии, заветный товар удавалось
добыть примерно каждому второму[7].
Чтобы получать прибыль и элементарно
остаться в живых, мешочнику
приходилось давать взятки одним
заградотрядам и прорываться с боем сквозь
другие. Их труд облегчался тем, что большинство
населения поддерживало их деятельность,
и даже представители официальных властей
были вынуждены проводить двусмысленную
политику полуборьбы-полууступок[8], но
затруднялся тем, что любой "человек
с винтовкой" мог практически безнаказанно
ограбить и убить любого мешочника. Несмотря
на все препоны, спекулятивная вакханалия
доходила до того, что из некоторых районов
мешочники иногда за день вывозили больше
хлеба, чем продотряды за месяц.
Мешочниками
становились как горожане, так
и крестьяне из числа людей
"пассионарного" склада характера:
в этой профессии знание рыночной конъюнктуры
необходимым образом сочеталось с недюжинной
физической силой (груз мешочника часто
превышал центнер), умением постоять за
себя и находить общий язык с кем угодно.
Некоторая часть мешочников обеспечивала
продуктами только себя и своих близких,
но большинство рассматривало это занятие
как профессию, приносящую прибыль[9]. Начавшись
как деятельность авантюристов-одиночек,
неформальное мешочничество быстро "обросло"
инфраструктурой в виде стабильных полулегальных
рынков (типа московской Сухаревки), подпольных
бирж, производства специальных лодок
и чемоданов с двойным дном, системы нелегального
кредитования и т. д. Именно мешочники
стали той едва ли не единственной социальной
группой, которая выиграла от политики
"военного коммунизма", накопив первоначальный
капитал для легального бизнеса в период
нэпа. Ликвидировав предпринимательский
класс дореволюционной России, большевики,
сами того не желая, создали новых предпринимателей,
гораздо менее обремененных традициями
"честного бизнеса".
Процесс "конкуренции"
Наркомпрода и мешочников в борьбе за
хлеб хорошо иллюстрируется статистическими
данными о динамике хлебозаготовок и хлебозакупок
в 1918 – 1921 гг. (Рис. 1).