Баренц регион на пороге 3его тысячелетия

Содержание 
 
 

Введение. 3 

1. Баренцев Евро-Арктический регион...………………………………………..5 

2. Богатство  энергоресурсов……………………………………………………...9 

3. Атомная безопасность  и окружающая среда.. 10 

4. Приоритетные  области финансирования проектов  Норвежским Баренц-секретариатом.. 12 

5. Сотрудничество  в разработке и осуществлении  проектов и конкретные результаты.. 14 

Заключение. 16 

Список использованных источников. 18 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

1. Баренцев  Евро-Арктический регион

      Международная субрегиональная организация Баренцев Евро-Арктический регион (БЕАР) была создана 11 января 1993 года подписанием Киркенесской декларации министрами иностранных дел шести стран: Норвегии, России, Финляндии, Швеции, Дании, Исландии и представителем Комиссии Европейского союза. Цель формирования региона заключалась в организации устойчивого сотрудничества и в установлении стабильности путём непосредственного снижения военной напряжённости и усиления факторов социально-экономической взаимозависимости.

  Российское восприятие БЕАРа носит динамический, эволюционный характер, хотя эта динамика выражена по-разному и порой весьма противоречиво. Без сомнений, политические трансформации БЕАРовского дискурса невозможно рассматривать в отрыве от смены и европейского, и арктического направлений российской внешней политики. Менялись дискурсивные стратегии, дискурсивному форматированию подвергалось содержательное измерение взаимовыгодной основы региональной кооперации, по-разному проявлялись дискурсивные конфликты.

  Середина и вторая половина 1990-х годов ознаменовались отказом официальной Москвы от либерального характера внешнеполитического целеполагания.

     Североевропейские страны во многом по инерции в качестве смыслового стержня региональной кооперации рассматривали призыв к массированному содействию трансформации восточного партнёра по БЕАРу в «нормальное современное государство», с демократической формой правления, рыночной экономикой и главенством конституционных норм. При этом предлагалось запастись «стратегическим терпением» и сделать ставку на внутренние реформаторские силы в России, представители которых поддержали участие сопредельных регионов российского Северо-Запада в международных территориально-ориентированных форматах.

     Однако  уже во второй половине 1990-х годов  начинают проявляться отсутствие ощутимых успехов в строительстве рыночной экономики, сложности российского  демократического транзита и продолжение  военно-стратегического противостояния в Арктике. Стратегия вовлечения российских регионов во внетерриториальные кооперационные процессы не приносит чувствительных положительных результатов. Более того, становится очевидным, что при декларировании разделяемых для всего региона обеспокоенностей, проблем и вызовов никогда не ставилась задача снижения уровня диспропорций и дисбаланса социально-экономического развития российских и североевропейских территорий.

     Как бы это ни выглядело противоречивым, но своеобразная «конечная цель»  создания любого транснационального образования  заключается в отказе от него –  через постепенное сближение  и, в определённой степени, «срастание»  частей приграничных сообществ. В том  случае, если подобное сближение, а  в долгосрочной перспективе и  «срастание» априорно невозможно, характер трансграничного взаимодействия именно через институты международной  субрегиональной организации не может быть в полной мере конструктивным и эффективным. Именно в этом случае граница, разделяющая партнёров  по региону, выступает осью асимметрии, устанавливающей объективные препятствия  на пути взаимовыгодной кооперации и  интеграции, а сама территориальная  структура становится своеобразным «полем разряжения» имеющихся напряжений, что и приводит, в конечном счёте, к конфликту и усилению асимметрии.

     Первым  серьёзным конфликтом подобного  рода, пожалуй, можно было бы назвать  ситуацию, связанную с деятельностью  международного экологического объединения  «Беллуна». Особенно в процессе подготовки и публичного обсуждения открытого доклада 1996 года по проблеме природоохранных рисков, возникающих при утилизации атомных подводных лодок, выведенных из действующего состава российского военно-морского флота, и при сооружении и технической реконструкции объектов временного хранения радиоактивных отходов. Как известно, сотрудник объединения А. Никитин, бывший офицер Северного флота, был обвинён в шпионаже и в течение нескольких лет находился в положении подсудимого, доказывающего свою полную невиновность.

     Случай  с «Беллуной» ознаменовал начало изменений в отношении партнёров по Баренцеву сотрудничеству. Североевропейским странам становилось очевидным слишком медленное продвижение и России, и её регионов на пути к демократии. Большие финансовые потоки, направленные через Баренцеву программу на поддержку российских реформ, не получили серьёзной отдачи. Дополнительно наметился ряд серьёзных внешнеполитических разногласий между Россией и странами Северной Европы.

     Для стран региона они, прежде всего, касались вопросов расширения Североатлантического блока на восток и возможного исполнения международными субрегиональными организациями  функций по обеспечению «мягкой» безопасности . Превращение стран Балтии в составную часть крупнейшей военно-политической структуры довольно остро поставило задачу выработки обновлённого обоснования нечленства Финляндии и Швеции в блоке НАТО. Тем более в ситуации, когда стало очевидным, что Европейский союз предоставляет возможность североевропейцам действовать самостоятельно в случае конфликтов малой и средней интенсивности, а также при миротворческих и гуманитарных акциях.

     В «отдельно стоящих» российско-норвежских отношениях наиболее проблемными областями  выступали вопросы разграничения  спорных морских пространств  в Баренцевом море и Северном Ледовитом  океане, уточнения границ континентального шельфа за пределами двухсот морских  миль и экономических зон между  двумя странами, включая пространство вокруг Шпицбергена. Это, в свою очередь, создавало практически непреодолимые  препятствия для эффективного долгосрочного  сотрудничества нефтегазовых компаний двух стран по освоению месторождений  в Баренцевом море.

     Заметное  влияние на общий фон российско-датских  и российско-шведских отношений  оказали действия официальных Копенгагена  и Стокгольма по предоставлению статуса беженцев ряду активистов северокавказского подполья. Более того, в октябре 2002 года Министерством иностранных дел Дании не было удовлетворено требование Москвы о запрете проведения Всемирного чеченского конгресса [2]. Стоит отметить, что подобная охранительная риторика проявляется вплоть до настоящего времени. Примером этому может служить заявление российской стороны от 9 марта 2010 года по результатам московского раунда официальных переговоров президента Д. Медведева с Премьер-министром Швеции Ф. Рейнфельдтом .

     Августовский (1998 г.) финансово-экономический кризис способствовал переходу к своеобразной «политике невмешательства», порой  ещё называемой экспертами-международниками «вежливым пренебрежением». В условиях предельно низкого уровня интеграции в мировую и региональную экономические  системы кризисные явления рассматривались  как «суверенная» проблема России. Дефицит федерального бюджета, неплатежи  и бартер, необоснованные заимствования  за границей, неконтролируемые внутригосударственные  долговые обязательства представляли лишь сугубо теоретический интерес  для иностранных партнёров. По большому счёту БЕАРовская региональная экономика не была способна воспринять кризис российского финансового рынка как свой собственный. Ни один из созданных институтов субрегионального сотрудничества не доказал и не показал способность к эффективным решениям по сохранению иммунитета всего региона к «частному» национальному кризису.

     Показательно, что уже глобальный финансово-экономический  кризис 2008-2009 гг. лишь подтвердил взаимную нечувствительность субрегиональных  экономик к «обратной стороне  глобализации». При этом БЕАРовские институциональные системы оказались абсолютно «невписываемыми» в глобальные матрицы вызовов и возможностей, предоставляемых глобализирующимся экономическим пространством.

     Однако  десять лет подобной политики вызвали  к жизни новые оценки и относительно новую риторику, основной лейтмотив  которой был связан с постулированием  тезиса, что Россия будет двигаться  в направлении полуавторитарной, милитаристской и империалистической державы, враждебно настроенной по отношению к своим северным соседям.

     Появление и утверждение подобных смысловых  маркеров подтверждалось последовательным разворачиванием во многом знаковых событий. Август 2000 г. Катастрофа атомной  подводной лодки «Курск». Остро  выявлена проблема соотношения национальных интересов и наднациональных  интеграционных проектов. До сих пор  открыт вопрос об определении реального  баланса «мягких» и «жёстких»  форм безопасности при аварии подобного  рода. Октябрь 2005 г. Драма с преследованием норвежскими кораблями береговой  охраны рыболовного траулера «Электрон». Вновь актуален сложнейший вопрос комплексного решения задачи разграничения спорных акваторий Баренцева моря. По сути дела, это – проблема правового фиксирования и оформления суверенитетов и установления контроля над потенциально значительными природными ресурсами. Август 2007 г. Начало активной фазы спора об арктическом шельфе, вполне справедливо называемом «последним имперским разделом». Россия, как известно, стремится доказать, что шельф, на который она претендует, выступает продолжением Сибирской континентальной платформы.

     Стоит отметить в заключение, что российское восприятие БЕАРа продолжает разделяться на два лагеря, один из которых условно можно назвать консервативным, а другой – либеральным. При этом оба лагеря являются источниками формирования двух дискурсивных стратегий, каждая из которых по-разному позиционирует БЕАР по отношению к России.

     Так, в рамках консервативной парадигмы  концепция периферии проявляется  сквозь призму таких категорий, как  баланс сил, безопасность, национально-суверенные интересы, эгоизм и прагматизм. Данная дискурсивная стратегия готова признавать за БЕАРом роль слабого партнёра, не наделённого при этом тем же набором характеристик, что и отдельные страны Северной Европы. Именно отсюда и исходит намерение официальной Москвы развивать двусторонние межгосударственные отношения, а не стремиться форсировать процессы углубления многосторонних интеграционно-кооперационных форматов. В свою очередь, либеральная стратегия более склонна видеть в БЕАРе не объект, а субъект в системе современных международных отношений.

   Несмотря  на эти теоретические дифференциации и контрасты, обе стратегии, однако, сходны в том, что на их основе формируются  модели межгосударственных и международных  взаимодействий. В этом смысле любой  подобный дискурс носит адресный характер. Он является коммуникационно «привязанным» к определённому адресату, смена которого может, соответственно, привести к изменению системы критериев, на основе которых оценивается эффективность практических результатов участия России и её территорий в международной субрегиональной кооперации. Другими словами, российское восприятие БЕАРа – многомерный дискурсивный феномен, на который стоит смотреть под разными углами зрения, каждый из которых высвечивает какую-то особую грань восприятия постоянно формирующейся и изменяющейся действительности. 

2. Богатство энергоресурсов