ТЕОРИЯ  ПРАЗДНОГО КЛАССА

Глава I

ВВОДНАЯ

(...)

Свидетельства, предоставляемые обычаями и чертами  культуры общностей, находящихся на низкой ступени развития, указывают, что институт праздного класса появляется постепенно во время перехода от первобытного дикарства к варварству или точнее, во время перехода от миролюбивого к последовательно воинственному укладу жизни. Условиями, очевидно необходимыми для его появления, являются: 1) у общности должен быть хищнический уклад жизни (война или охота на крупную дичь или и то и другое), т.е. мужчины, составляющие в этих случаях зарождающийся праздный класс, должны усвоить привычку причинять ущерб силой и хитростью; 2) средства для поддержания жизни должны доставаться на достаточно легких условиях с тем, чтобы можно было освободить значительную часть общества от постоянного участия в труде по заведенному распорядку. Институт праздного класса развивается из возникшего ранее разграничения видов деятельности, согласно которому одни виды почетны, а другие — нет. При этом древнем разграничении почетными видами занятий являются те, которые можно отнести к разряду доблестной деятельности, непочетными — те необходимые повседневные занятия, которые никакого ощутимого элемента доблестной деятельности не содержат. (...)

В такой  хищнической группе охотников сражение и охота становятся функцией здоровых мужчин. Вся, какая ни есть другая работа выполняется женщинами, при этом другие члены общности, которые не пригодны для мужской работы, попадают в один разряд с женщинами. Однако и охота и сражения, в которых участвуют мужчины, -занятия одного свойства. По своему характеру и те и другие являются хищническими; и воин и охотник собирают урожай там, где не сеяли. Проявление ими своей силы и сообразительности явно отличается от той усердной и лишенной событий работы, которую выполняют женщины, занимаясь обработкой материалов; занятия мужчин надо считать не производительным трудом, а, скорее, приобретением материальных ценностей путем захвата. При такой деятельности мужчины-варвара, которая в ее развитом виде в корне расходится с женской работой, всякие усилия, не связанные с утверждением доблести, становятся недостойными мужчины. Когда такая традиция обретает устойчивость, общий здравый смысл возводит ее в канон поведения, поэтому для уважающего себя мужчины на этой стадии развития культуры никакое занятие и никакое приобретение невозможно нравственно, если оно не зиждется на доблести — силе или обмане. Когда в социальной группе в результате долгого усвоения привычки устанавливается хищнический образ жизни, общепризнанной экономической функцией здорового мужчины становится убийство, уничтожение в борьбе за существование тех соперников, которые пытаются противостоять ему или скрыться, преодоление и обращение в свое подчинение упорно заявляющих о себе враждебных сил внешней среды. Это представление о различии между доблестной деятельностью и унылой работой укореняется так сильно и оказывается таким взыскательным, что во многих охотничьих племенах мужчина не может сам приносить убитую им дичь, а должен посылать жену, чтобы та выполнила эту более низкую функцию.

Как уже  указывалось, различие между доблестной деятельностью и тяжелой, нудной работой есть вызывающее зависть  различие между видами занятий. Те виды занятий, которые следует относить к разряду доблестной деятельности, — достойные, благородные занятия, другие виды занятий, не содержащие элемента доблести, и особенно

те из них, которые предполагают услужение  либо подчинение, — недостойные, неблагородные. Понятие о достоинстве, достойности  или чести в применении к человеку или его поступкам является понятием первостепенной важности в развитии классовых различий, и поэтому необходимо кое-что сказать о его происхождении и значении. Его психологическую основу можно показать в общих чертах следующим образом.

Будучи  объектом неизбежного отбора, человек  является агентом деятельности. Он в его собственном понимании  есть центр развертывающейся под  действием побуждений деятельности — «телеологической* деятельности. Он — агент,- стремящийся во всяком действии к достижению какой-либо конкретной, объективной безличной цели. В силу того, что он является таким агентом, он наделен склонностью к работе, приносящей результаты, и испытывает неприязнь к напрасным усилиям. Он отдает себе отчет в достоинствах, которыми обладают такие качества, как полезность или результативность, и не видит достоинств в бесполезности, пустой трате сил или неспособности (к труду). Эту склонность или предрасположение к эффективным действиям можно назвать «инстинктом мастерства». Там, где традиции общественной жизни или обстоятельства приводят к привычному сравниванию одного человека с другим по эффективности их действий, там в сопоставлении себя с соперником, в сравнении, вызывающем зависть, вырабатывается инстинкт мастерства. До какой степени это происходит, в известной мере зависит от характера населения. В той общности, где становится обычным такое основанное на зависти сравнение, демонстративное преуспевание как основа уважения становится целью, преследуемой ради нее самой. Проявляя свои способности в действии, человек обретает уважение и избегает порицания. В результате инстинкт мастерства выливается в соперничество и демонстрацию перед другими своей силы.

На ранней стадии социального развития, когда  общество обыкновенно еще ведет1 мирный и, возможно, оседлый образ жизни, а система индивидуальной собственности еще не развита, наиболее полное проявление способностей отдельного человека может происходить главным образом в занятиях, направленных на поддержание жизни группы. Какую бы форму ни принимало экономическое соперничество между членами такой группы, оно будет касаться главным образом полезности членов общности в трудовой деятельности. В то же время побуждение к соперничеству не велико, а сфера его проявления ограниченна.

Когда общество переходит от стадии миролюбивого дикарства к хищнической фазе, условия соперничества изменяются. Побудительные мотивы становятся более вескими и настоятельными, и сама возможность соперничества значительно увеличивается. Действия мужчин все более приобретают характер доблестной деятельности, а вызывающее зависть сравнение одного охотника или воина с другим становится все более простым и привычным. Трофеи — осязаемое доказательство доблести — занимают определенное место в образе мыслей людей как неотъемлемый атрибут существования. Захваченная добыча, трофеи охоты или налета начинают цениться как свидетельства выдающейся силы. Агрессия становится общепринятой формой боевых действий, добыча служит в качестве prima facie, свидетельства успешной агрессии. Как принято, на этой ступени развития культуры борьба становится общепризнанной, достойной формой самовыражения, а полезные предмета или услуги, получаемые захватом или грабежом, служат в качестве традиционного свидетельства успешной борьбы. Таким образом, в силу противопоставления получение материальных предметов способами, отличными от захвата, начинает считаться недостойным высокого звания человека, Та же одиозность и по той же причине распространяется на выполнение производственной работы или занятость в личном услужении. Таким образом, возникает вызывающее зависть различие между доблестной деятельностью и приобретением посредством захвата, с одной стороны, и производственной занятостью – с другой. Труд приобретает характер нудного занятия в силу пренебрежительного к нему отношения. (...)                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                     Мы полагаем, что в ходе эволюции культуры первобытные группы людей перешли от начальной миролюбивой стадии к последующей стадии, в которой характерным и открыто признаваемым занятием группы становится сражение. (...)

Существенное  различие между миролюбивой и хищнической фазами развития культуры является, следовательно, не механистическим различием, а различием в сознании. Изменение духовного настроя есть результат изменения материальных сторон жизни группы, и наступает оно постепенно, по мере возобладания материальных обстоятельств, благоприятствующих хищнической позиции. Развитие такой культуры ограничено снизу производством. Хищничество не может стать источником средств какой-либо группы или какого-либо класса до тех пор, пока способ производства не достигнет такой степени эффективности, чтобы сверх поддержания жизни тех кто занят добыванием средств к существованию, оставлять запас, стоящий того, чтобы его отвоевывать. Переход от мира к хищничеству зависит поэтому от роста специальных знаний и использования инструментов. Подобным образом становление хищнической культуры остается невозможным до более позднего времени, когда оружие достигает такого совершенства, что превращает человека в грозное животное. Раннее совершенствование оружия и орудий труда - это, безусловно, один и тот же процесс, рассматриваемый с двух разных точек зрения.

Жизнь той или иной группы будет характеризоваться  как миролюбивая до тех пор, пока обычай обращаться к сражению не выдвигает  борьбу на первый план в повседневном сознании людей, пока она не становится главенствующим признаком общественной жизни человека. Группа, очевидно, может усваивать хищническую позицию в большей или меньшей степени, поэтом)' образ жизни и каноны поведения в группе могут в большей или меньшей мере быть подвержены духу хищничества. Таким образом, понимается, что данная фаза культуры наступает постепенно, через совокупное развитие хищнических склонностей, привычек и традиций; подобное развитие происходит вследствие таких изменений в условиях коллективной жизни, которые позволяют сохранять и развивать те свойства человеческой природы, которые приводят к хищническому, а не к миролюбивому образу жизни.

Свидетельства в пользу гипотезы существования  такой миролюбивой стадии первобытной  культуры выводятся по большей части не из этнологии, а из психологии, и здесь мы не можем останавливаться на них подробно. Мы отчасти вернемся к ним в одной из следующих глав при рассмотрении вопроса о сохранении архаичных черт человеческой природы в условиях современной культуры.

Глава II     

                                                                                                                                                                                                                                           ДЕНЕЖНОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО

В процессе эволюции культуры возникновение праздного  класса совпадает с зарождением  собственности. Это непременно так, ибо эти два института являются результатом действия одних и  тех же экономических сил. На этапе  зарождения это всего лишь разные аспекты одних и тех же общих фактов о строении общества.

В свете  стоящих перед нами целей собственность  и праздность представляют интерес  именно как элементы социальной структуры, как традиционное явление. Привычное  пренебрежение работой не достаточно для выделения праздного

класса; одно только механистическое рассмотрение факта наличия в обществе пользования  и потребления также не позволяет  выделить институт собственности. В  настоящем исследовании, таким образом, не рассматривается зарождение праздности, а также начало присвоения полезных предметов в целях индивидуального потребления. Интересующими нас моментами являются происхождение и природа традиционного праздного класса, с одной стороны, и истоки индивидуальной собственности как освященного традицией права или справедливого притязания — с другой.

Ранней  дифференциацией, из которой возникло расслоение общества на праздный и  работающий классы, является поддерживающееся на низших ступенях варварства различие между мужской и женской работой. Таким же образом самой ранней формой собственности является собственность на женщин со стороны здоровых мужчин общины. Этот факт можно выразить в более общих словах и ближе к пониманию жизни самими варварами, сказав, что это — собственность на женщину со стороны мужчины.

До того' как возник обычай присвоения женщин, несомненно, имело место присвоение каких-то полезных предметов. Такая  точка зрения оправдывается практикой  существующих архаичных общин, в  которых нет собственности на женщин. Во всяком обществе его члены  того и другого пола привычным образом присваивают в личное пользование целый ряд полезных вещей, но эти полезные вещи не мыслятся как собственность человека, который их присваивает и потребляет. Закрепленное привычкой присвоение и потребление определенного незначительного движимого имущества происходит без возникновения вопроса о собственности, т.е. вопроса, установленного традицией справедливого притязания на посторонние по отношению к индивиду предметы.

Женщины попадают в собственность на низших ступенях варварской культуры, по-видимому, начиная с захвата пленниц. Первоначальной причиной захвата и присвоения женщин была, вероятно, их полезность в качестве трофеев. Практика захвата у врага женщин в качестве трофея привела к возникновению собственности в форме брака, приведшего к семье с мужчиной во главе. Вслед за этим рабство распространяется на других пленников и людей, попадающих в подчинение, кроме женщин, а собственность в форме брака распространяется не только на тех, что захвачены у врага, а и на других женщин. Продуктом соперничества в условиях хищничества таким образом явились, с одной стороны, возникновение формы брака, опирающегося на принуждение, и, с другой — обычай владения собственностью. Эти два института неразличимы в начальной стадии своего развития, они оба возникают из стремления преуспевающих мужчин представить в доказательство проявленной доблести что-то надежное. Они оба также находятся в подчинении у той склонности к мастерству, которая пронизывает' все хищнические общества. Понятие собственности распространяется от женщин как объектов собственности на продукты их труда; таким образом, возникает собственность как на людей, так и на вещи.