Психология преступника

     Эмоция  толпы переменчива, ярость легко  переходит в ужас, погоня превращается в паническое бегство, и наоборот. Розанов доказывает это положение опытом военных действий, когда панически бегущая толпа солдат в несколько секунд обращается в яростно атакующую волну.

Важнейшая особенность толпы и один из факторов ее скручивания — «критическая волна»: ниже нее мы обнаружим лишь остаточные следы эффектов, ею производимых, выше — ослабление и распад единого «сверхорганизма» на несколько дочерних.

     Скручивание и дальнейшее управление толпой происходит с помощью жестов, криков, песен, телодвижений. Здесь важно подчеркнуть два момента. Во-первых, речь занимает в сигнальной системе толпы не единственное, а скорее подчиненное место. Главная роль отводится первосигнальной системе: жестам, выкрикам, телодвижениям и т. п. Обращаться к толпе с разумной речью, втолковывать ей логические аргументы бессмысленно, а порой и опасно. Она плохо реагирует на доводы рассудка и не подчиняется увещеваниям. Зато первосигнальные посылки воспринимаются ею с охотой, им она подчиняется легко, слушаясь выкрика, яркого и доходчивого жеста.

     Во-вторых, толпа бурно реагирует на ритмические  стимулы, возбуждающие ее эмоцию. Ритмические хлопки, удары в бубен или барабан, даже в грудь, ритмические выкрики, ритмы возбуждающих мелодий и песен, вскидывание в едином ритме руки со сжатым кулаком, ритмический рев глоток — вот что ведет за собой и возбуждает толпу. Характерно, что ребенок проявляет способность воспринимать ритм намного раньше, чем смысл слова. Все это свидетельства древнейшего происхождения толпы, ее былого могущества, когда она находилась в своем расцвете.

     Внезапная организация толпы после фазы хаоса поражает всех ее исследователей. Представление о бесформенности этого «агрегата» абсолютно неверно! А. С. Розанов, наиболее заинтересованный в этой проблеме и понимавший значение строя для армии, подчеркивает, что во время митинга толпа образует круг, а в беге она напоминает комету, то есть, очевидно, похожа на каплю, катящуюся по наклонной поверхности.

     В. М. Бехтерев указывает на необходимую плотность людей в толпе. Плотность создается касанием плеча к плечу, локтя к локтю, тела к телу — именно это формирует, по его мнению, один из важнейших толповых стимулов, выполняя как коммуникативную, так и эмоционально возбуждающую роль.  «Нет толпы без вожака»,— писал А. С. Розанов, и это справедливо. Но не менее важно определить, кто же этот вожак?

     Рассматривая  примеры эмоционально напряженных сообществ у животных, мы убедились, что вожаками, или лидерами, становятся, как правило, те особи, у которых нервные процессы подвижнее, ярче, у которых облегчен срыв типичной реакции на непривычное или сильное раздражение. Примерно та же картина обнаружена и у людей: чем слабее нервная система у человека, обеспечивающая и большую чувственность, и быстроту реакции, тем легче срывы рефлексов.

     Изучение  личности совершивших убийства выявляет у них сильную психологическую  зависимость от другого лица. Убийцы в целом относятся к такой категории людей, для которых свободная и самостоятельная адаптация к жизни — всегда трудная проблема.

     Факт  преступлений показывает, что выход  из контакта с жертвой для них — практически невозможный способ поведения. Надо иметь в виду, что эта зависимость может реализоваться не только в контакте с жертвой, но и с кем-либо иным, тогда преступление оказывается опосредованным зависимостью от третьего лица.

     Указанная особенность формируется в очень  раннем возрасте как результат позиции, которую занимает ребенок (будущий преступник) в семье. Суть позиции — отвержение, неприятие ребенка родителями, прежде всего матерью. Это означает определенное отношение матери к ребенку, когда она либо не может, либо не хочет, либо не умеет своевременно и полно удовлетворить его потребности, в первую очередь естественные (в пище, тепле, чистоте). В результате ребенок оказывается в ситуации, если можно так сказать, хронического дефицита, постоянного неудовлетворения потребностей и постоянно зависит от матери, потому что только она могла бы их удовлетворить.

     Ребенок живет как бы на предельном уровне: никогда не испытывает полной безопасности и удовлетворения своих потребностей, но не доходит до стадии полного лишения этих жизненно важных условий. Васильев называет такое положение «ситуацией экстремальности существования», которая несет в себе потенциально смертельную угрозу. Она и является источником убийств как актов индивидуального поведения. Таким образом, «тема» жизни и смерти начинает «звучать» для людей, которые находятся в ситуации отвержения, по  мнению Самовичева Е. Г., уже в самом начале жизни.

     Убийство  возникает как  действие, направленное на сохранение автономной жизнеспособности преступника, как бы разрывающее связь с жизнеобеспечивающим фактором, который перестал выполнять эту приписанную ему функцию.  

СХЕМА ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО МЕХАНИЗМА УБИЙСТВА (криминогенетический аспект).

1. Мать (или лицо, ее заменяющее)—жизнеобеспечивающий фактор для ребенка; 

2. Отношение частичного или полного отвержения матерью ребенка;

3. Мать становится для ребенка жизнеугрожающим фактором; 

4. Возникновение экстремальной жизненной ситуации для ребенка (напряжение жизнеобеспечивающих психологических функций);

5. Усиление биологической и психологической зависимости от матери как жизнеобеспечивающего фактора;

6. Затруднение процесса обретения независимости, самостоятельности, личностной автономии; 

7. Замедление развития психических функций, усвоения социального опыта, психосоциальной дифференциации;

8. Ограничение возможностей адаптации в различных социальных ситуациях, при изменении обстоятельств;

9. Формирование «комплексов неполноценности»; 

10. Формирование защиты от «комплексов неполноценности»:

подчеркнутая  независимость,                       полная податливость

основанная  на переоценке своего       и зависимость от ситуации своего

«Я»

11. Неизбирательное, «случайное», плохо осознанное включение в контакты и группы; 

12. Возникновение ситуации отвержения (предпреступной ситуации) (ср.п. 2); 

13. Персонификация угрозы жизненно важной ценности (ср. п. 3); 

14. Возникновение экстремальной жизнеугрожающей ситуации (ср. п. 4);

15. Убийство как попытка обретения независимой жизнеспособности.

 

     Приводимая  схема включает в себя основные компоненты процесса зарождения этого вида преступлений, а также отражает в какой-то мере логику их взаимосвязи и взаимодействия.

     Основными в этой схеме являются элементы 1—4 и 12—14. Они тождественны по содержанию, но образуются в разные периоды жизни: 1—4 возникает на самых ранних этапах, 12—14 — непосредственно перед совершением преступления. Их психологическое содержание состоит в таком изменении позиции человека, в котором его взаимоотношения с ситуацией обретают биологически значимый, витальный характер. И независимо от того, в какой мере он это осознает и осознает ли вообще, предмет посягательства воспринимается как несущий смертельную угрозу. Элементы 5—7 отражают указанные выше процессы зависимости: автоматизации, дифференциации и адаптации, составляющие в совокупности основные процессы индивидуального развития, формирующие психологический облик этой категории преступников и основу механизма совершения  убийства. Понимание этого своеобразия может иметь практическое значение, как в предупреждении тяжких насильственных преступлений, так и в исправлении, перевоспитании осужденных.

     Девятый элемент схемы («комплекс неполноценности») непосредственно, явно себя не проявляет, но выражается в следующем элементе как тенденция к гипертрофированной независимости либо вовлечению во всевозможные случайные компании и группы. Человек оказывается постоянно вовлеченным в непредсказуемые, неопределенные ситуации, когда требуются повышенные способности к адаптации. Но, именно способность приспосабливаться к изменяющимся условиям у таких людей ограничена. Достаточно быстро обнаруживается их неадекватность ситуации, возникает конфликт, в котором человек явно или скрыто отвергается (12). Форма может быть различной: от прямого изгнания до насмешки, но этого всегда достаточно для того, чтобы человек воспринял ситуацию как угрожающую его жизненно важным ценностям, прежде всего его «Я», его праву на существование. Личность оказывается полностью подчиненной ситуации, выходом из которой и является убийство. Внешне это может выражаться по-разному, в зависимости от характера отношений преступника с провоцирующим фактором. Субъективный же смысл умышленного противоправного лишения человека жизни во всех случаях один:

стремление  преступника достичь состояния  автономной жизнеспособности, преодолеть зависимость от чего-либо или кого-либо, которая воспринимается как угроза существованию преступника.

     Однако  дело заключается в том, что преступное лишение жизни не является адекватным способом достижения указанной цели, так как способность человека к независимому продуктивному функционированию обеспечивается на ранних этапах индивидуального развития (онтогенеза) путем прогрессивной дифференциации психических систем. Нормальный процесс индивидуального развития человека должен вести его к преодолению, «снятию» биологической зависимости его отношений от окружающих. Только в этом случае для него открывается возможность формирования продуктивных отношений, свободного, независимого функционирования. У убийц указанный процесс блокирован на самых первых его этапах. Именно это ведет к различным формам «эрзац- автономии», к скрытой зависимости человека от определенных условий окружения (людей, вещей, норм, правил и др.), преодолеваемой неадекватными средствами, к числу которых относится и лишение человека жизни.

     По  мнению Самовичева Е. Г.  основным в происхождении убийств является онтогенетический фактор — блокирование способности к автономии в результате отвержения потенциального преступления другими лицами.

     Приведем  следующие  результаты  обследования  преступника – убийцы.

       Место совершения убийства в  основном совпадало с местом  жительства осужденных. Почти половина их совершена в жилище потерпевших, более трети — в общем жилье для осужденного и потерпевшего, каждое двенадцатое — в жилье осуждённого.

     Подавляющее большинство убийств совершается с прямым умыслом, треть из них обдумывается заранее.

     Если  в групповых убийствах форма  умысла распределялась примерно одинаково, то в одиночных — умысел, возникший как эксцесс исполнения, встречался в два раза чаще.

     Большая часть убийств была совершена лицами в состоянии опьянения, из них более половины — в сильной степени опьянения. Алкогольное опьянение значительно облегчало возникновение умысла в эксцессе исполнения — нетрезвыми такие убийства совершались в 15 раз чаще. При заранее обдуманном умысле доля убийств в трезвом состоянии значительно повышалась и составляла около половины.

     Более половины осужденных за убийство начали употреблять спиртные напитки с малолетства. Алкоголь в несколько раз усиливал проявление агрессии и утяжелял ее. Агрессивные действия проявлялись в основном в угрозах, оскорблениях, избиениях и драках, т. е. были направлены против личности и общественного порядка. Если среди убийц преобладали мужчины, то более половины жертв были женщины.

     В трети случаев убийца и жертва были незнакомы друг другу или познакомились непосредственно перед преступлением. В 30% они являлись родственниками, причем в 7% — супругами; в остальных случаях — соседями, знакомыми, сослуживцами. Чаще всего убийства совершаются в возрасте — от 20 до 30 лет.

     По  образованию преобладали лица с  незаконченным средним образованием— 56%. Неграмотных и с начальным образованием было 10%, с высшим и незаконченным высшим— 2%.

Анализ  условий воспитания показал, что  осужденные за убийство в полтора раза чаще воспитывались в неблагополучных условиях, чем в благополучных. В детском и подростковом возрасте около 20% осужденных росли без обоих родителей. Третья часть воспитывалась в неполной семье, при этом 8% — без матери, 75% — без отца. В каждом пятом случае неполнота семьи была связана с судимостью родителей. Наиболее криминогенный фактор — судимость матери.