Антропология

Говоря о разграничительном  признаке преступного, нельзя обойти молчанием уголовную антропологию (l'antropologia criminale, l'antropologic crimiuelle). Этим именем называется учение о преступном человеке (l'uomo delinquente). Отцом этой доктрины является известный итальянский профессор Цезарь Ломброзо. Он впервые выступает с нею в начале семидесятых годов*(145) и поддерживает ее с некоторыми изменениями до сих пор. Несмотря на свое недавнее происхождение, эта доктрина имеет множество приверженцев*(146). А между ними немало разногласия не только в частностях, но даже и в некоторых существенных пунктах.

Оставляя в стороне  все подробности, мы изложим вкратце  лишь сущность учения уголовно-антропологической  школы нашего времени.

Нынешняя уголовная  антропология решительно утверждает, что среди человеческого рода (genus-homo) существует особый физический или духовно-физический вид, тип с несколькими разновидностями. Это - прирожденные преступники (homo delinquens, delinquente nato) с их подразделениями на убийц, воров, изнасилователей и т. д. Как гончая собака родится со специальною способностью гонять зверя и при первом удобном случае примется за гоньбу, точно так же некоторые люди, по словам новой школы, родятся со специальною способностью учинять преступления и при первом удобном случае примутся за преступную деятельность. Прирожденный преступник, по учению этой школы, имеет отличительные признаки: 1) физические и 2) духовные. Первыми служат анатомические особенности в строении скелета, черепа, лица, тела. Вторыми выступают особенности в чувствах, в мышлении, в свойствах характера, в языке и т. д. Для поступления в разряд прирожденных преступников достаточно иметь указанные знаки отличия. Быть в состоянии вменяемости не требуется, по крайней мере с точки зрения истых, последовательных приверженцев нынешней уголовной антропологии. Они находят прирожденных преступников даже в кругу лиц, находящихся в состоянии невменяемости, сумасшедших, идиотов, безо всякого различия. Учинить преступление в действительности также не требуется, по крайней мере с точки зрения последовательных представителей школы. Если у данного лица есть отличительные признаки прирожденного преступника, их достаточно для зачисления этой личности в разряд людей, подлежащих "элиминации". А под именем "элиминация" у последовательных приверженцев новой школы, не боящихся общественного мнения, как, напр., у Гарофало*(147), разумеется более или менее полное изъятие человека из обращения путем смертной казни, пожизненной или весьма долговременной ссылки, пожизненного или весьма долговременного заключения. Даже намекается на кастрацию преступников в ограждение общества от их прирожденно-преступного потомства. Что же касается до непоследовательных, робких приверженцев новой школы, то они, решительно высказываясь за правильность ее принципа, употребляют всевозможные усилия, чтобы всеми правдами и неправдами ускользают от строго логичного провозглашения и проведения его последствий.

Нынешняя уголовная  антропология во многих отношениях вполне несостоятельна с логической точки  зрения. Я не стану перечислять  всех недостатков, но укажу лишь некоторые  из наиболее важных.

Первый. Человеческий род состоит из нескольких различных этнографических групп с их подразделениями, каковы, напр., негры, монголы, краснокожие индийцы, арийская раса и т. д. Это - факт неоспоримый, очевидный. Он давно обратил на себя внимание ученого мира. Явились исследования. Окончательные результаты их разделили ученых на три лагеря.

К первому, укрепленному наиболее вескими доказательствами, принадлежат*(148): Линней, Кювье, Блуменбах, Притчард, Иоган Мюллер, Александр Гумбольдт, Ламарк, Дарвин, Ляйэль, Катрфаж, Бэр, Вирхов, Кольман, Ранке, Петри и др. Они признают, что человеческий род не разделяется на виды, но содержит в себе только один вид, а этот вид распадается на несколько человеческих пород, более или менее отличающихся друг от друга своим физическим строением. Все эти различные породы, по учению Ламарка, Дарвина, Ляйэля, Картфажа, Гумбольдта и многих других, постепенно развились из одного общего корня и постепенно приобрели свои физические особенности под долговременным влиянием разницы в условиях жизни, под влиянием наследственности и т. д.

Во втором лагере, менее прочном по вескости доказательств, стоит американский ученый Агассиц*(149) Он полагает, что человеческий род содержит в себе только один вид, а этот вид заключает в себе несколько различных человеческих пород, не развившихся постепенно из одного общего корня, но самостоятельно появившихся с их теперешними особенностями физического строения в различных частях земного шара.

Наконец, в третьем  лагере, еще менее обставленном доказательствами, находятся*(150): Вирей, Бори Сен-Вэнсан, Демулен, Жерди, Мортон и др. Они утверждают, что человеческий род разделяется на несколько самостоятельных, физически различных видов.

Таким образом, научные  исследования неоспоримо удостоверяют, что современное человечество состоит  из нескольких групп, более или менее  разнящихся друг от друга физическим строением их членов.

Но для физически  различных человеческих групп, признать ли их различными породами людей или  тем более различными видами, не может существовать один и тот  же физический или духовно-физический тип прирожденного преступника.

А между тем нынешняя уголовная антропология, вопреки  действительности и логики, упорно утверждает, что среди человеческого  рода существует особый физический или  духовно-физический тип прирожденного  преступника.

Второй. Область преступлений не отличается вечным, повсеместным постоянством. Она неодинакова не только у разных народов в разное время, но даже у  одного и того же народа в разное время его существования. Некоторые  деяния считаются преступными у  одного народа и в то же время  признаются непреступными у другого. С течением времени одни деяния выключаются  из числа преступных, а другие-включаются. Кроме того, ни у одного народа никогда не было и нет ни одного такого деяния, которое бы, безусловно, для каждого человека при всяких обстоятельствах считалось преступным. Напротив, при одних условиях оно признается преступным, при других - непреступным, хотя и правонарушительным, а при третьих - правомерным. А если преступность деяний непостоянна, условна, то и путем наблюдения над преступными деятелями логически не может быть установлен постоянный физический или духовно-физический тип прирожденного преступника. Эта мысль прекрасно развита у наших известных криминалистов: Фойницкого*(151) и Таганцева*(152).

Третий. Все физические особенности, которые нынешняя уголовная  антропология выставляет за отличительные  признаки прирожденного преступного  типа, логически не могут считаться  такими признаками. Отличительным признаком, с логической точки зрения, может  быть лишь такое свойство, которое  встречается в одной области  и не встречается в другой. А  между тем каждая из физических особенностей, выставленных в виде отличительных  признаков преступного типа, встречается  не только у преступников, но и у  массы непреступников, да притом встречается не только в одиночку, но в соединении с другими. В то же время у многих из преступников вовсе нет отличительных признаков преступного типа*(153). Сам Ломброзо сознается, что в среде преступников 40% имеют, а 60% не имеют преступного типа*(154), но зато он встречается у 2 и даже 3% в кругу порядочных людей*(155). А эти цифры служат красноречивейшими свидетелями против теории Ломброзо. Убедиться нетрудно. Стоит только обратить внимание, что 40% выражают распространенность преступного типа лишь среди преступного люда страны, между тем как 2 или 3% означают распространенность этого типа в кругу всего непреступного народонаселения в государстве. При таком расчете окажется, напр., что в Российской Империи от 2 до 3 миллионов порядочных людей, никогда не учинявших никакого уголовного правонарушения, обладают преступным типом.

Четвертый. Провозглашая существование прирожденных преступников, нынешняя уголовная антропология неминуемо  утверждает, что существуют не только неисправившиеся, но и неисправимые преступники. Между тем уголовная  статистика, как я имел уже честь  высказать на Петербургском международном  тюремном конгрессе (в заседании II секции 6 июня 1890 г.), неоспоримо доказывает, что  основательное усовершенствование системы наказательного заключения сильно понижает рецидив. А это было бы невозможно при врожденной преступности.

Так, во Франции лет 50 тому назад около 75 из 100 малолетних, уже отбывших заключение, вновь подвергались ему за новое учинение правонарушений*(156). Необходимость широкого развития реформ была очевидна, и они явились на сцену. Дружные усилия законодателя, правительства и частных лиц  постепенно создали во Франции массу  превосходных исправительных заведений  для преступной или хотя бы только порочной молодежи, ниже 16 летнего возраста, и обеспечили ей поддержку на честном  пути в течение трехлетнего времени  по выходе из заведения. Что же вышло? Процент рецидивистов правонарушения в среде выпущенников из исправительных заведений быстро и сильно понизился. Уже в 1863 году в среде выпущенников знаменитой меттрейской исправительной колонии*(157) он равнялся лишь 3, 8. В 1869 году в кругу выпущенных из общественных исправительных заведений он равнялся 14, а в кругу выпущенных из частных-11. В 1870 году общественные исправительные заведения дали 11%, а частные - 6% рецидива*(158). Наконец, официальная тюремная статистика за 1884 год*(159) дает нам следующие сведения. 31 декабря 1884 года во всех исправительных заведениях Франции и Алжира, публичных и частных, для мальчиков и девочек ниже 16 летнего возраста, содержалось: 1) 142 преступных малолетка, а именно-133 мальчика и 9 девочек, признанных по суду виновными в преступлении или проступке и присужденных в наказание к заключению в исправительном заведении, 2) 6721 непреступных, но порочных малолетка, призванных по суду учинившими преступление без разумения и присужденных к заключению в исправительном заведении не с целью наказания, но с целью воспитания, а именно 5571 мальчик и 1150 девочек и 3) 218 порочных малолеток, помещенных в исправительное заведение с целью воспитания родителями за дисциплинарные прегрешения, а именно-59 мальчиков и 159 девочек, а всего в общей сложности 7081 человек*(160). В числе этих 7081 малолетка было 652 мальчика и 106 девочек, а всего 758 таких детей, которые уже ранее отсидели в исправительных заведениях и теперь вновь поступили за новые деяния*(161). Следовательно, процент рецидивистов правонарушения в кругу малолеток в Франции и Алжире 31 декабря 1884 года равнялся только 10, 7.

Из официальных  сведений бельгийской уголовной  статистики*(162), сообщенных представителем Бельгии на лондонском международном  конгрессе в 1872 году, видно, что в  Бельгии в это время процент  рецидивистов уголовного правонарушения к кругу отбывших наказательное заключение по системе индивидуального разобщения преступников равнялся лишь 4, а процент рецидивистов в кругу отбывших наказательное заключение по системе поразрядного размещения*(163) равнялся 68.

Официальные статистические сведения, присланные Нотербургскому международному тюремному конгрессу 1890 года сэром Эдмундом Дю-Кэном, начальником английских и валлийских мест заключения*(164), ясно обнаруживают, что, несмотря на постоянное увеличение народонаселения, среднее ежегодное число лиц, присужденных к каторге в Англии и Валлисе во времена с 1860 по 1889 год почти постоянно сильно понижается. А в это время как раз совершаются в Англии энергичные тюремные реформы. Вот - самые цифры. 

 Ежегодное среднее  число лиц, Приблизительное среднее  количество

 присужденных к каторге в Англии и народонаселения в Англии и Валлисе

 Валлисе

 За пятилетие. 

 по 31 дек. 1859 г. - 2589 19 257 000.

1864 г. - 2800 20 257 000.

1869 г. - 1978 21 681 000.

1874 г. - 1622 23 088 000.

1879 г. - 1633 24 700 000.

1884 г. - 1427 26 397 000.

 За четырехлетие. 

 по 31 дек. 1888 г. - 952 28 061 400. 

Что процент рецидивистов стоит, между прочим, в зависимости  от системы наказа тельного заключения и с улучшением последней, при  прочих равных условиях, уменьшается, это давно уже указано многими  исследователями. В этом смысле высказались  и наши почтенные тюрьмоведы: Галкин*(165), Кистяковский*(166), Фойницкий*(167). Наконец, и сам Летурно*(168), несмотря на все свои симпатии к нынешней уголовной антропологии, откровенно сознается, что процент рецидивистов стоит в зависимости от системы наказательного заключения. "Некоторые системы прогрессивного, индивидуализирующего, рационального наказательного заключения (Цвикау-Ирландия), говорит он, сводят процент рецидивистов к 10 и даже 2, 68, между тем как он достигает во Франции до 40, а в Бельгии до 70".

Можно ли после этого  признавать существование безусловно неисправимых, прирожденных преступников? Без сомнения, нет, если, согласно логике и глубокому, единодушному убеждению всех просвещенных законодателей и бесчисленного множества знаменитейших ученых, считать преступниками только тех людей, которые нарушили предписания уголовного права, находясь в состоянии вменяемости и вменения, при отсутствии условий правомерности поступка.

Пятый. Задача науки  состоит в различении, а не в  смешении понятий. Нынешняя же уголовная  антропология как раз поступает  наоборот. Между человеком, нарушившим предписание уголовного права в  состоянии вменяемости, и человеком, нарушившим то же самое предписание  в состоянии невменяемости, существует, несомненная, разница. Находясь на низших ступенях духовного развития, человечество совершенно не понимало ее. Преступником, напр., считался всякий, кто отнимал  жизнь у человека, не имея на то права, а был ли это умышленный разбойник, проливавший кровь в здравом  уме и твердой памяти, или идиот, или сумасшедший, или животное, или  обвалившийся камень, это было безразлично. Даже в Средние века испанский  суд неоднократно приговаривал к  смертной казни саранчу за истребление  растительности, а итальянский-присудил к повешению свинью - за съедение ребенка, и базельский - к сожжению петуха за то, что будто бы тот, вступив в сношение с дьяволом, снес яйцо. Сотни сумасшедших пылали на кострах Западной Европы в наказание за мнимые сношения с дьяволом. Только по переходе на высшие ступени духовного развития, да и то после долгих усилий ума и сердца человечество почувствовало и поняло во всей полноте всю разницу между состоянием вменяемости и невменяемости. Законодатели, ученые и здравомыслящие люди всех просвещенных стран одинаково признали, что преступником должен считаться только тот, кто нарушает предписания уголовного права, находясь в состоянии вменяемости и вменения, при отсутствии условий правомерности поступка. Кто нарушает эти предписания, находясь в состоянии невменяемости, тот производит правонарушение, но не преступление. Идиот от рождения, сумасшедшийне преступник, что бы он ни сделал. А между тем представители нынешней уголовной антропологии, вопреки действительности и логики, стараются уничтожить различение и ввести смешение понятий. Одни из них, подобно Ломброзо и Летурно, прямо признают преступниками всех идиотов и сумасшедших, которые нарушали более или менее важные предписания уголовного права. Гарофало, в порыве творческой фантазии, создает и рекомендует никому неведомый естественный кодекс преступлений, более узкий, чем государственные, и помещает в разряд прирожденных преступников каждого, кто в состоянии вменяемости или невменяемости нарушит предписания этого кодекса. Нарушение их называется у него естественным преступлением в противоположность всем не подходящим сюда нарушениям государственного кодекса. Последние окрещиваются названием легальных, законных преступлений. Наконец, третьи, подобно Фере, утверждают, что хотя преступность и безумие - сумасшествие (la criminalite et la folie) не тождественны между собою, но между ними существует очевидное родство. В этой теории нет грубого смешения понятий, но чувствуется легкое затемнение их. Уверение в близком родстве между преступностью и безумием-сумасшествием невольно внушает ложную мысль, будто преступность есть полусумашествие, полубезумие, а безумие - сумасшествие - полупреступность. Нет спору, есть много случаев, где трудно определить, в каком состоянии находится данный человек, в состоянии ли вменяемости, или в состояния невменяемости, но это свидетельствует лишь о несовершенстве наших средств распознавания, а не об отсутствии разницы между состоянием вменяемости и невменяемости.