Итальянское и Северное Возрождение

к личности, к ее облику и  характеру – это сближает художников итальянского и

северного Возрождения. Но они  интересуются ею по-разному и видят  в ней

разное. У нидерландцев нет  ощущения титанизма и всемогущества человеческой

личности: они видят ее ценность в бюргерской добропорядочности, в качествах,

среди которых не последнее место занимает смирение и благочестие, сознание

своей малости перед лицом  мироздания, хотя и в этом смирении достоинство

личности не исчезает, а  даже как бы подчеркивается.

В середине и во второй половине XV века в Нидерландах работали многие

прекрасные живописцы: уже  упомянутый Рогир ван дер Вейден, Дирк Боутс, Гуго

ван дер Гус, Мемлинг, Геертген Тот синт Янс. Их художественные

индивидуальности достаточно отчетливо различимы, хотя и не с  той степенью

выраженности индивидуального  стиля, как у итальянских кватрочентистов. Они

преимущественно расписывали  алтари и писали портреты, писали и  станковые

картины по заказам богатых  горожан. Особенной прелестью у  них обладают

композиции, проникнутые  кротким, созерцательным настроением. Они любили

сюжеты рождества и  поклонения младенцу, эти сюжеты решаются ими  тонко и

простодушно. В «Поклонении  пастухов» Гуго ван дер Гуса младенец тощий и

жалкий, как всякое новорожденное  дитя, окружающие смотрят на него,

беспомощного и скрюченного, с глубоким душевным умилением, мадонна тиха, как

монашенка, не подымает взора, но чувствуется, что она полна  скромной

гордостью материнства. А  за пределами яслей виднеется  пейзаж Нидерландов,

широкий, холмистый, с извилистыми дорогами, редкими деревьями, башнями,

мостами.

Тут много трогательного, но нет никакой сладости: заметна готическая

угловатость форм, некоторая  их жесткость. Лица пастухов у ван дер Гуса

характерны и некрасивы, как обычно в произведениях готики. Даже ангелы – и те

некрасивы.

Нидерландские художники  редко изображают людей с красивыми, правильными

лицами и фигурами и  этим тоже отличаются от итальянских. Простое соображение,

что итальянцы, прямые потомки  римлян, вообще были красивее бледных  и рыхлых

сынов севера, может, конечно, быть принято во внимание, но главная  причина

все-таки не в этом, а в  различии общей художественной концепции. Итальянский

гуманизм проникнут пафосом  великого в человеке и страстью к классическим

формам, нидерландцы поэтизируют  «среднего человека», им мало дела до

классической красоты  и гармоничных пропорций.

Нидерландцы питают пристрастие  к деталям.  Они являются для  них носителями

тайного смысла. Лилия в  вазе, полотенце, чайник, книга –  все детали несут

кроме прямого еще и потаенное значение. Вещи изображаются с любовью и кажутся

одухотворенными.

Уважение к себе самим, к своим будням, к миру вещей  преломлялось через

религиозное миросозерцание. Таков был и дух протестанских реформ, под знаком

которых проходит нидерландское Возрождение.

Меньшая сравнительно с итальянцами антропоморфность восприятия, преобладание

пантеистического начала и прямая преемственность от готики сказываются во

всех компонентах стиля  нидерландской живописи. У итальянских  кватрочентистов

любая композиция, как бы она ни была насыщена подробностями, тяготеет к более

или менее строгой тектонике. Группы строятся наподобие барельефа, то есть

основные фигуры художник обычно старается разместить на сравнительно узкой

передней площадке, в ясно очерченном замкнутом пространстве; он их

архитектонически уравновешивает, они твердо стоят на ногах: все эти

особенности мы найдем уже  у Джотто. У нидерландцев композиции менее замкнуты

и менее тектоничны. Их манят глубина и дали, ощущение пространства у них

живее, воздушнее, чем в  итальянской живописи. В фигурах  больше прихотливости

и зыбкости, их тектоника  нарушается веерообразно расходящимися книзу,

изломанными складками одеяний. Нидерландцы любят игру линий, но линии служат

у них не скульптурным задачам  построения объема, а, скорее, орнаментальным.

У нидерландцев нет отчетливой акцентировки центра композиции, усиленного

выделения главных фигур. Внимание художника рассеивается по разнообразию

мотивов, все кажется ему  заманчивым, а мир многообразным  и интересным. Какая-

нибудь сценка на дальнем плане претендует на отдельную сюжетную композицию.

Наконец складывается и такой  тип композиции, где вообще нет  центра, а

пространство заполняется  многими равноправными между  собой группами и

сценами. При этом главные  действующие лица иногда оказываются  где-нибудь в

уголке.

Подобные композиции встречаются  в конце XV века у Иеронима Босха. Босх –

замечательно своеобразный  художник. Чисто нидерландские пристальность и

наблюдательность сочетаются у него с необычайно продуктивной фантазией и

весьма мрачным юмором. Один из его любимых сюжетов –  «Искушение Святого

Антония», где отшельника осаждают дьяволы. Босх населял свои картины

легионами маленьких ползающих, страховидных тварей. Совсем жутко становится,

когда у этих монстров замечаешь  и человеческие части тела. Вся  эта

кунсткамера диковинных бесов  значительно отличается от средневековых  химер:

те были величавее и  далеко не так зловещи. Апофеоз босховской демонологии –

его «Музыкальный ад», похожий  на сад пыток: обнаженные люди, перемешавшись  с

лезущими на них со всех сторон чудовищами, корчатся в мучительной  похоти, их

распинают на струнах каких-то гигантских музыкальных инструментов, стискивают

и перепиливают в загадочных приборах, суют в ямы, глотают.

Странные фантасмагории  Босха рождены философическими  потугами разума. Он

стоял на пороге XVI века, а  это была эпоха, заставляющая мучительно

размышлять. Босха, по-видимому, одолевали раздумья  о живучести  и

вездесущности мирового зла, которое, как пиявка, присасывается  ко всему

живому, о вечном круговороте  жизни и смерти, о непонятной расточительности

природы, которая повсюду  сеет личинки и зародыши жизни  – и на земле, и под

землей, и в гнилом стоячем  болоте. Босх наблюдал природу, может  быть, острее

и зорче других, но не находил  в ней ни гармонии, ни совершенства. Почему

человек, венец природы, обречен  смерти и тлену, почему он слаб и  жалок,

почему он мучает себя и  других, непрерывно подвергается мучениям?

Уже одно то, что Босх задается такими вопросами, говорит о разбуженной

пытливости – явлении, сопутствующем гуманизму. Гуманизм ведь не означает

только славословия всему  человеческому. Он означает и стремление проникнуть в

суть вещей, разгадать  загадки мироздания. У Босха это  стремление окрашивалось

в мрачные тона, но это  было симптомом той умственной жажды, которая побуждала

Леонардо да Винчи исследовать  все – прекрасное и безобразное. Могучий

интеллект Леонардо воспринимал  мир целостно, ощущал в нем единство. В

сознании Босха мир  отражался раздробленно, разбитым на тысячи осколков,

которые вступают в непостижимые соединения.

Но стоит сказать и  о романтических течениях, то есть находившихся под

влиянием итальянского чинквеченто, - они стали распространяться в  Нидерландах

в  XVI веке. Их несамобытность очень заметна. Изображение «классической

наготы», прекрасное у итальянцев, нидерландцам решительно не давалось и

выглядело даже несколько  комически, как «Нептун и Амфитрита» Яна Госсарта, с

их пышными раздутыми  телесами. Был у нидерландцев и свой провинциальный

«маньеризм».

Отметим разработку жанров бытовой  и пейзажной станковой картины, сделанной

нидерландскими художниками  в XVI веке. Развитию их способствовало то, что

самые широкие круги, ненавидя папство и католическое духовенство, все больше

отвращались от католицизма  и требовали церковных реформ. А реформы Лютера и

Кальвина включали элемент  иконоборчества; интерьеры протестанских церквей

должны были быть совершенно простыми, голыми – ничего похожего на богатое и

эффектное оформление в католических храмах. Религиозное искусство сильно

сокращалось в объеме, переставало  быть культовым.

Стали появляться чисто жанровые картины с изображением торговцев  в лавках,

менял в конторах, крестьян на рынке, игроков в карты. Бытовой  жанр вырос из

портретного, а пейзажный – из тех ландшафтных фонов, которые так полюбились

нидерландским мастерам. Фоны разрастались, и оставался только шаг до чистого

пейзажа.

Однако все искупает  и в себе концентрирует колоссальный талант Питера

Брейгеля. Он в высшей степени  обладал тем, что называют национальным

своеобразием: все замечательные  особенности его искусства восходят к

самобытным нидерландским  традициям. Как никто, Брейгель  выразил  дух своего

времени и его народный колорит. Он народен во всем: будучи несомненно

художником-мыслителем, он мыслит афористично и метафорически. Философия

жизни, заключенная в его  иносказаниях, горька, иронична, но и  мужественна.

Излюбленный тип композиции Брегеля – большое пространство, как бы увиденное с

вершины, так что люди выглядят маленькими и снуют в долинах, тем не менее,

все написано подробно и четко. Повествование обычно связано с  фольклором,

Брейгель писал картины-притчи.

Распространенный у нидерландцев тип пространственно-пейзажной композиции без

акцентировки главных  лиц и событий Брейгель применяет  так, что в нем

раскрывается целая жизненная  философия. Тут особенно интересно  «Падение

Икара». Картина Брейгеля изображает мирный пейзаж на берегу моря: пахарь идет

за плугом, пастух пасет  овец, рыболов сидит с удочкой, а по морю плывут суда.

Где же Икар и при чем его падение? Нужно внимательно всмотреться, чтобы

увидеть в правом углу жалкие голые ноги, торчащие из воды. Икар упал с неба,

но этого даже никто  не заметил. Обычная жизнь течет, как всегда. Для

крестьянина его пашня, для  пастуха его стадо куда важнее, чем чьи-то взлеты и

падения. Смысл экстраординарных событий обнаруживается не скоро, современники

его не замечают, погруженные повседневными заботами.

Творческая деятельность Питера Брегейля продолжалась недолго, он умер в 1569

году, сорока с небольшим лет, и не дожил до событий нидерландской революции.

Незадолго до смерти он написал  картину «Слепые». Это самый мощный,

завершающий аккорд искусства  Брегейля, которое можно себе представить как

симфонию, пронизанную единой темой. Любя свою многострадальную родину,

художник одного не мог  простить своим соотечественникам: пассивности,

глухоты, слепоты, погруженности  в суету сегодняшнего дня и  неспособности

подняться на те горные вершины, которые дают прозрение целого, единого,

общего.

     Заключение.

Тема Возрождения богата и неисчерпаема. Столь мощное движение определило

развитие всей европейской  цивилизации на многие годы. Мы сделали  только

попытку проникнуть в суть происходивших процессов. Для дальнейшего  изучения

нам необходимо более детально восстановить психологический настрой  человека

Возрождения, почитать книги  того времени, отправиться в художественные

галереи.

Сейчас, на исходе XX столетия может показаться, что все это  дела давно

минувших дней, древность покрытая толстым слоем пыли, не представляющая

исследовательского интереса в наш по своему бурный век, но не изучив корней,

как поймем, что питает ствол, что удерживает крону на ветру  перемен?

Литература