Функциональная этнологическая школа Р. Турнвальда (1669-1954) и Б. Малиновский (1884-1942)

В своей критике прежних  этнографических школ и течений  Малиновский не удерживается в разумных границах. Он отвергает и то у  своих предшественников, что составляло их силу: прежде всего принцип историзма. Законно выступая против однобокого увлечения стариной, он замахивается вообще на всякую историю. По его мнению, знать прошлое бесписьменных народов мы не можем (нет письменных памятников). Поэтому историческая реконструкция или вообще невозможна, или если и возможна, то может дать лишь ненадежные результаты. Самое же главное-де в том, что эта реконструкция бесполезна, она нисколько не помогает понять теперешнее положение вещей у того или иного народа. Малиновский и здесь приводит наглядный, по его мнению, пример: пусть мы знаем, что предки африканских племен были каннибалами, но помогает ли нам это понять диету современных африканских детей или рабочих? Пример, конечно, очень образный и яркий, но не очень-то убедительный: каннибализм — вещь особая и очень сложная; но вообще традиционные пищевые навыки любого народа, конечно, оказывают влияние на современную его кухню. Например, древний библейский запрет употреблять в пищу кровь животных до сих пор побуждает верующих евреев есть мясо, приготовленное только по особым ритуальным правилам. Значит, знание истории даже и в таких случаях бывает небесполезно.

Что же касается общеисторической точки зрения на человеческое общество и его культуру, то, отказавшись  от нее, Малиновский сам закрыл для  себя всякую возможность понять не только закономерность общего хода человеческой истории, но и условия формирования отдельных «культур» и место каждой из них в историческом процессе. Откровенный антиисторизм — самая слабая сторона во всем научном мировоззрении Малиновского. [8]

Изгнав историзм из своих  научных построений, Малиновский пытался разработать вместо него как бы статические объяснения явлений культуры. Но его рассуждения в этой части — «теория потребностей», «инструментальные императивы», «интегрирующие императивы», «функциональный» и «институциональный» анализы и пр. — производят (как мы отчасти и видели) впечатление искусственного усложнения простых вещей, искусственного нагромождения терминов и формул; последние должны составить как бы аппарат «теории потребностей». 

Сильная сторона научного метода Малиновского состоит не в этой надуманной «теории потребностей» а в его основной идее: каждое общество (или «культура») представляет собой единое и неделимое целое, где все части взаимосвязаны и взаимообусловлены, а потому и изучать каждую «культуру» надо как одно целое, не вырывая искусственно отдельными кусочки, не забывая о «функции», которую выполняет каждый элемент целого. [3]

Например, один конкретный пример того, как метод Малиновского позволял ему иной раз подойти  с совсем новой стороны, и притом с самой общей точки зрения, к пониманию явлений, казалось бы давно изученных в этнографической науке. Речь идет о хорошо известном дуально-экзогамном делении первобытного общества. Прежние этнографы, стараясь объяснить это явление, выдвинули две взаимно исключающие гипотезы: по мнению одних, это деление было следствием расщепления первобытного племени на две экзогамные половины в матримониальных целях; по мнению других — результатом слияния двух прежде независимых племен, тоже в целях брачных связей. [5]

Малиновский отрицает и то и другое мнение. Дело не в расщеплении и не в слиянии, говорит он: перед нами лишь одно из проявлений «внутренней симметрии во всех социальных действиях (transactions), взаимности услуг, без которой ни одна первобытная община не могла бы существовать». «Дуальная организация может, ясно обнаруживаться в делении племени на две половины; она может быть и совершенно забыта; но я осмеливаюсь предсказать, что везде, где будет произведено тщательное исследование, — в любом диком обществе будет найдена симметрия структуры (symmetry of structure) как необходимый базис взаимных обязательств». Значит, дуально-экзогамное деление есть лишь частный случай общего закона социальной симметрии. По этому поводу Малиновский с одобрением цитирует некоторые мысли Рихарда Турнвальда.[9]

Другой пример: понимание  Малиновским мифологии и ее роли в жизни и в сознании отсталых народов. В специально посвященной  этому предмету книге «Миф в первобытной  психологии» автор вразрез со взглядами своих предшественников рассматривает мифы как органическую составную часть общественной жизни. Он подчеркивает их связь с религиозно-магическими ритуалами; миф служит как бы обоснованием права какой-то социальной группы на совершение того или иного обряда; он освящает и оправдывает установившиеся обычаи, традиции.[8]

 

2. Идейные предшественники функционализма.

Малиновский сам назвал свою концепцию «функционализмом». Под этим именем его доктрина известна и теперь. К чести Малиновского надо сказать, что он не приписывал себе особой заслуги в изобретении какого-то совершенно нового научного направления. Напротив, он скромно признавал за собой в этом деле только одну заслугу — введение самого термина «функционализм», называя себя полушутя «крестным отцом самого маленького бэби в антропологии». Самый же метод фактически применялся, как он признает, многими исследователями и до него. [3]

Малиновский писал даже, что функционализм как метод  так же стар, как интерес к чужому; он называет по именам 27 своих предшественников, начиная с Геродота. Функционалистами были, как считает Малиновский, Тэйлор, Робертсон-Смит, Дюркгейм, Вебстер, Шурц. «Великим учителем функционализма» был не кто иной, как Иисус Христос». В доказательство Малиновский приводит евангельское изречение: «По плодам их узнаете их» (Матф., гл. 7, 16). По мнению Малиновского, это и есть чистейший функционализм.

В этой ссылке — отчасти  даже шуточной — на своих предшественников Малиновский был в значительной мере прав: наиболее ценная и положительная  сторона функционализма — идея целостности  и неделимости «культуры» (лучше сказать, конкретной общности людей с присущей им культурой) не раз признавалась принципиально и раньше.[7]

Бесспорная научная  заслуга Малиновского состоит, конечно, не в том, что он придумал название («функционализм») данной концепции, а в том, что он не только отвлеченно сформулировал ее, но и на практике, в полевой работе, показал преимущества нового подхода. Кстати, эти преимущества не замедлили сказаться и в том, что этнографический метод Малиновского очень скоро был принят на вооружение должностными лицами британской колониальной системы. [6] Эта «прикладная» сторона функционализма в дальнейшем сделалась чуть не главным признаком данного научного направления.

Ближайшими и непосредственными  идейными истоками функционализма Малиновского можно считать два: «Кембриджскую школу» Хэддона и Риверса, стремившуюся сочетать полевую работу с кабинетной и проводить полевые исследования на строго научном уровне, и французскую социологическую школу Дюркгейма, провозгласившую целостность каждой социальной общности («общества») и из нее выводившую все стороны жизни и сознания человека. Впрочем, дюркгеймовское наследие отнюдь не целиком было принято Малиновским: так, понятие «коллективных представлений», введенное Дюркгеймом и разработанное Леви-Брюлем, осталось Малиновскому совершенно чуждым. [5]

Сильное, но временное  влияние на Малиновского оказал также  психоаналитический метод Фрейда. Малиновский  заинтересовался его идеями об «Эдиповом  комплексе», о подсознательном «амбивалентном»  отношении человека к своему отцу и матери и попытался проверить эти идеи применительно к изученному им «матриархальному» строю островитян Тробриандова архипелага, где наблюдались действительно своеобразные, двойственные отношения между сыном и отцом. Но позже Малкновский разочаровался в теории Фрейда. Однако хорошо видя односторонность психоаналитического метода, он все же считал его полезным. Фрейд сломал «табу» на научное изучение явлений половой деятельности человека. Сам Малиновский отчасти под этим влиянием уделил большое внимание брачно-половым отношениям тробриандовых островитян и посвятил этому сюжету солидную книгу «Половая жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии».[1]

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

Таким образом, исходя из всего материала и научных  работ, можно сделать следующие выводы:

Исторический процесс  непознаваем. Попытки исследования длительной эволюции культурных элементов  — бессмысленны.

Задачи этнологии состоят  в изучении функций культурных явлений, их взаимосвязей и взаимообусловленности  в рамках каждой отдельной культуры, вне взаимосвязи ее с другими культурами.

Этнология отталкивается  от концепции “социальных институций”, под которыми понимались социально  установленные и признанные нормы  и модели поведения. С их помощью  и в их рамках индивиды реализовывают свои взаимные ожидания, достигая при этом социально и индивидуально значимых результатов. В своей совокупности “социальные институции” формируют социально-функциональную структуру общества.

Культура служит нуждам индивида и прежде всего трем его  основным потребностям: базовым (а именно, необходимости в пище и удовлетворении прочих физических потребностей), производным (а именно, потребности в распределении пищи, в разделении труда, в защите, в регулировании репродуцирования, в социальном контроле) и интегративным (потребностям в психологической безопасности, социальной гармонии, цели жизни, в системе познания, законах, религии, магии, мифологии, искусстве и т.п.). Каждый аспект культуры имеет свою функцию в рамках одной из перечисленных выше потребностей. Например, магия, по мнению Малиновского, дает психологическую защиту от опасности, миф — придает исторический авторитет системе управления и ценностям, присущим данному обществу. Культура не имеет лишних и бесполезных элементов.[4]

Также можно определить основные аксиомы функционализма:

Культура в своей  сущности является инструментальным механизмом, с помощью которого человек может  лучше справляться с теми специфическими проблемами, которые ставит перед  ним окружающая его среда в  ходе удовлетворения им своих потребностей.

Культура является системой объектов, действий и установок, в  которой все составляющие ее части  являются средствами для некой цели.

Культура является целостностью, в которой все ее элементы независимы.

Все эти объекты, виды деятельности и установки организованы, для решения жизненно важных задач, в форме в институций, таких как семья, клан, община, племя. Эта организованная структура создают почву для экономической кооперации, политической, правовой и образовательной деятельности.[10]

С динамической точки зрения, то есть рассматриваемая как род деятельности, культура может анализироваться в различных аспектах, таких как образование, социальный контроль, экономика, система познания, верований, мораль, а также как способ творческой и художественной деятельности.[1]

Культурный процесс, рассматриваемый  с точки зрения его конкретных проявлений, всегда включает человеческий фактор, который определяет соотношения  различных видов деятельности между  собой. Люди организуют культурные элементы, взаимодействуя друг с другом вербальным образом или посредством символических действий. Культурные элементы, человеческие группы и системы символов — вот три составляющих культурного процесса.[4]

 

 

 

 

 

 

 

 

Список литературы

 

1. Бромлей Ю. В., Марков Г. Е. «Этнография». — М.: МГУ, 1982
2. «Введение в этнографию: Учебное пособие». — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1991
3. Итс Р. Ф. «Введение в этнографию: Учебное пособие». Л., 1991 стр. 140
4. Малиновский Б. К. «Основы этнографии». Варшава, 1946. С. 87. Печ.по:
5. Пименов В. В. «Основы этнологии: Учебное пособие». — М., МГУ 2007.
6. Тавадов Г. Т. «Этнология: Учебник для вузов». — М.: Проект, 2004. — 352 с
7. Тавадов Г. Т. «Этнология. Современный словарь-справочник» — Санкт-Петербург, Диалог культур, 2007 г.- 704 с.
8. Токарев С. А. «История русской этнографии». — М.: Наука, 1966.
9. Токарев С. А. «Истоки этнографической науки». — М.: Наука, 1978.
10. http://ru.wikipedia.org/wiki/этнология