Цивилизационная теория Николая Яковлевича Данилевского

Первые два  закона очевидны. Рассмотрим подробнее  третий закон.

Как показывает история, цивилизация не передается от одного культурно-исторического  типа другому. Но это не значит, что  они не воздействуют друг на друга. Но это воздействие – не передача. Рассмотрим подробнее способы распространения  цивилизации. Используя агробиологические  аналогии, Данилевский рассматривает  три возможных варианта взаимодействия культур.

Простейший  способ – «прополка». «Прополка  – колонизация страны, в ходе которой в ней насаждается  чужая цивилизация за счет вытеснения и уничтожения существовавшей ранее  культуры. Так финикяне передали свою цивилизацию Карфагену, греки –  Южной Италии и Сицилии, англичане  – Северной Америке и Австралии. Если бы существовала общечеловеческая цивилизация, то в ее интересах было бы повсеместно употребить этот способ. То есть других народов, не принадлежащих  к этой цивилизации, просто не должно существовать. Точно так же, как  в интересах земледелия не должно существовать сорняков.

Другая форма  распространения цивилизации, которую  часто рассматривают как передачу цивилизации, - «прививка». «Прививка» - пересадка в культуру народа элементов  чужой цивилизации, которые должны далее развиваться на теле его  культуры и приносить свои плоды (подобно почке, привитой к дичку). Но почка, вставленная в разрез дерева, или черенок, прикрепленный к  свежему срезу ствола, нисколько  не меняют характер растения. Так Петр I «привил» к русскому «дичку» элементы европейской культуры, Цезарь привил римскую культуры кельтам. Надо быть убежденным в негодности самого дерева, чтобы решиться на подобную операцию. Прививка не приносит пользы тому, к  чему она прививается, ни в физиологическом, ни в культурно-историческом смысле.

Еще один способ воздействия одной цивилизации  на другую - это «почвенное удобрение» - воздействие, при котором развивающаяся  цивилизация усваивает результаты другой более зрелой цивилизации, принимая и прикладывая к себе из нее  то, что «стоит вне сферы народности, то есть выводы и методы положительной  науки, технические приемы и усовершенствования искусств и промышленности»; при  этом она сохраняет свою самобытность. Т.е. все то, что относится к  познанию человека и общества и, в  особенности, к практическому применению этого познания ни в коем случае не может быть заимствовано. Это  можно лишь принять к сведению. Так Древняя греция восприняла влияние  египетской и финикийской культуры, а германо-романская Европа усвоила  плоды греко-римской цивилизации. Это наилучший способ вхождения  элементов одной культуры в другую, обеспечивающий преемственность в  развитии культурно-исторических типов.

Согласно  четвертому закону культурно-исторического  движения цивилизация данного типа достигает разнообразия и богатства  тогда, когда составляющие ее этнографические  элементы разнообразны, но составляют или федерацию, или политическую систему государств. Но тогда возникает  вопрос: где проходит граница между  требованием национальной самобытности, необходимым для свободного выражения  жизненных проявлений культурно-исторического  типа, и требованием национального  единства, обеспечивающим политическую независимость? «Черта эта, кажется  мне, проведена весьма ясно самой  природой» - говорит Н.Я. Данилевский. Народ, говорящий на языке с близкими наречиями, дающими возможность  свободно понимать друг друга при  общении, должен составлять политическое целое. Несмотря на различие в наречиях (великорусское, малорусское, белорусское) русский народ составляет единое государство. То же самое можно сказать  и о немецком народе. Напротив, народы, говорящие на отдельных языках, принадлежащих  к одному лингвистическому семейству, соответствующему культурно-историческому  типу, должны предпочесть менее тесную связь (федерацию или политическую систему государств, основанную на межгосударственных договорах). Такая более или менее тесная связь должна осуществляться только между членами одного культурно-исторического типа, так как она подразумевает подчинение частных интересов интересам высшей группы - всего типа. Тогда можно сказать, что сам культурно-исторический тип – понятие, подчиненное в отношении к человечеству. Но человечество не представляет собой некого определенного понятия, сознательно идущего к какой-нибудь определенной цели.

Что же такое  интерес человечества? «Кем сознаваем  он, кроме одного Бога, которому, следовательно, только и принадлежит ведение  его дел?». Разрушение Рима было в  интересах человечества, но не один римлянин или германец не мог этого  знать. Но каждый из них понимал, чего требовал интерес племени, к которому он принадлежал. Отсюда Данилевский  заключает, что если культурно-исторический тип и не является абсолютно высшей группой, то он является высшей группой  из всех тех, интересы которых человек  может понимать сознательно. То есть культурно-исторический тип – последний  предел, до которого простирается подчинение частных интересов высшим.

2.3 Жизненный цикл культурно-исторических типов

Пятый закон  культурно-исторического движения: период цивилизации каждого типа короток. Рассмотрим подробнее жизненный  цикл культурно-исторических типов.

Культурно-исторические типы Данилевский уподобляет живым  организмам. Их жизненный цикл протекает  как у многолетних одноплодных  растений, у которых время роста  длится долго, а период цветения и  плодоношения краток и навсегда истощает их жизненные силы. На первом, подготовительном этапе этого цикла, измеряемом тысячелетиями, происходит смешение племен в единый народ, формирование его языка и  других особенностей, составляющих его самобытность, оригинальность, накапливаются силы для последующей деятельности, закладываются особенности в психологии народов, составляющих культурно-исторический тип. На втором этапе (400-600 лет) складывается государство. Оно охраняет от чужого вторжения не только землю, но и «душу народа», обеспечивает его политическое и культурное единство, создает условия для развития его творческой силы. Затем наступает третий, цивилизационный период — период расцвета творческой, созидательной деятельности народа. Накопленный ранее потенциал реализуется в мощном культурном взлете, воплощаясь в произведениях искусства, науки, философии, в развитии гражданских и политических учреждений, техники и экономики. Израсходовав свой потенциал, культурно-исторический тип вступает в последний период своего существования. Народы или успокаиваются на достигнутом, дряхлеют в апатии самодовольства (Китай), или достигают неразрешимых противоречий, приходят к выводу, что их идеал был ошибочен, и впадают в апатию отчаяния (Рим во время распространения христианства).

Данилевский не отвергает идею исторического  прогресса. Более того, по его мнению, прогресс человечества может идти только благодаря тому, что каждый культурно-исторический тип доводит его в каком-то направлении до предела, после чего необходимо, чтобы он начинался с  новой исходной точки и шел  по другому направлению.

«Прогресс состоит  не в том, чтобы всё идти в одном  направлении, а в том чтобы  все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, исходить в разных направлениях».

Если бы во всем мире установилось господство какого-то одного культурно-исторического типа, то с завершением его жизненного цикла прогресс остановился бы, и  человечество было бы обречено на вырождение.

Как уже говорилось, жизнь культурно-исторических типов  разделяется на длинный образовательный  период, период строительства государства  и период создания цивилизации. Переходы между этими состояниями обуславливаются толчком или рядом толчков внешних событий. Столкновение германских народов с Римом выводит их из этнографического состояния. Государственность Индии началась с борьбы вторгнувшихся арийцев с аборигенами. А период цивилизации Индии начался, вероятно, с буддийского движения (VI-V вв. до н.э.). Общая черта государственного периода развития культурно-исторических типов – потеря большей или меньшей части племенной независимости, общая черта цивилизационного периода – стремление освобождения от этой зависимости и замена утраченной древней воли правильной свободой.

Таким образом, развитие человечества шло посредством  самобытных культурно-исторических типов, соответствующих великим племенам.

2.4 Славянский культурно-исторический тип

Важнейшее место  в теоретических построениях  Данилевского занимает проблема будущего России. Прежде всего Данилевский  утверждает, что Россия не входит в  мир романо-германской цивилизации. У России своя история и своя культура. Она является представителем иного  мира — мира славянского. Славянство есть термин одного Порядка с эллинизмом или европеизмом, но в отличие  от них оно еще не достигло зрелости. Однако славянский культурно-исторический тип уже прошел тысячелетнюю подготовительную стадию. В нем образовался сильный  государственный центр — великое  Русское царство. В отличие от дряхлеющей Европы, славянство только еще входит в период расцвета своих  творческих сил. Оно может и должно создать могучую и самобытную цивилизацию, став преемником уходящей с исторической сцены европейской  цивилизации.

Мысль Данилевского одухотворена идеей патриотизма, являющейся источником и движущей силой его  труда. Но ради ее обоснования он подчас приукрашивает прошлое и настоящее  русского на рода, чтобы подкрепить свою веру в его великое будущее. Славянский культурно-исторический тип  выступает у него как высший тип цивилизации по сравнению со всеми до сих пор существовавшими в истории человечества, соединяющий в себе все лучшее, что было в них, а историческая миссия России начинает выглядеть похожей на то, что говорят европоцентристы о Европе.

Хотя концепция  Данилевского является ныне пройденным этапе общественно-исторической мысли, ее основная идея — идея полилинейности истории человечества, расщепления  ее на множество «историй» возникновения  и гибели самостоятельных культурных ми ров — стала одной из центральных  в культурологии XX века. В наиболее развернутой форме она нашла  воплощение в трудах Шпенглер и Тойнби.

Отдельный самобытный культурно-исторический тип составляют и славяне. Следовательно, если они  откажутся от самостоятельного развития, то должны отказаться от всякого исторического  значения и стать этнографическим  материалом для чужих целей (в  частности – для целей Европы). Но Запад, Европа находятся сейчас в  апогее своего цивилизованного величия, а это не очень удобно для начала новой культуры. Кажется, что новая  культура и не нужна.

Но уже  не раз во времена блеска старой культуры зарождалась новая. Видимо, когда начинает жить новый культурно-исторический тип, старый должен угасать. Ни это ли является причиной вражды старого к  новому?

Момент развития тех сил, которые производят известный  ряд явлений, не совпадает с моментом наибольшего обилия результатов  деятельности этих сил. Этот момент наступает  значительно позднее. Каким образом  могут слабеть силы целых обществ, непонятно. Однако история указывает, что это так. Обилие результатов  европейской цивилизации в XIX в. указывает  на то, что творческая сила Европы спадает.

Кульминация творческих общественных сил происходит тогда когда процветают искусство  и философия. А процветание положительных  наук свидетельствует об упадке.

Европа: XVI – XVII вв. – расцвет творческих сил (Микеланджело, Рафаэль, Шекспир, Кеплер) . XIX в. – накопление результатов. Цвет – конец весны, плод – начало осени.

Россия не является частью Европы “ни по происхождению, ни по усыновлению». Основой, почвой, на которой может вырасти самобытная славянская цивилизация, может стать  Всеславянский союз - новая политическая система государств во главе с  Россией, служащая противовесом Европе во всей ее целостности. То есть Европе как таковой, а не конкретным европейским  государствам или союзам европейских  государств.

Для западного  славянства значение этого союза  еще важнее, чем для России. Если Россия не станет представителем славянства, то она лишиться исторической цели своего существования. Но только цели. При этом она еще долго будет  оставаться заметной политической силой, «хотя и лишенною внутреннего  смысла и содержания». Но для других славянских народов вопрос стоит  не о смысле их существования, а просто о существовании.

Надо преодолеть свойственную славянам обязанность  жертвовать своими интересами общечеловеческим целям - целям, которых просто не существует. Тем более что при смешивании понятия «общечеловеческого» и  «европейского», эта жертва идет на пользу все той же Европе. Но необходима не только независимость славян, но и политическое могущество. Политическая сила Славянского союза ни в коей мере не угрожает порабощением всему  миру; наоборот, Славянский союз – единственная преграда на пути Европы к мировому господству. «Всеславянский союз имел бы своим результатом не всемирное  владычество, а равный и справедливый раздел власти и влияния между  теми народами или группами народов, которые в настоящем периоде  всемирной истории могут считаться  активными ее деятелями: Европою, Славянством  и Америкою, которые сами находятся  в различных возрастах развития».

Каким же способом можно ослабить стремление Европы ко всемирному владычеству? Главным препятствием на пути этого стремления была внутренняя борьба европейских государств между  собой. Следовательно, равновесие политических сил Европы вредно для России, а  отсутствие этого равновесия – выгодно. При нарушении равновесия и тот, кто его нарушил, и потерпевший  от этого нарушения будут заинтересованы в дружбе с Россией. Если Европа стабильна, то ее внимание переносится на внешние  дела, и ее враждебность к России «высказывается во все просторе». Но все предлоги для нарушения политического  равновесия Европы постепенно исчезают, а само политическое равновесие укрепляется. То есть это препятствие все больше сходит на нет.

Европа –  это не одно государство, а система  независимых государств. Таким образом, говорить о стремлении Европы к господству вроде бы некорректно. Но Данилевский  подчеркивает, что опасность для  истории заключается не в политическом господстве одного государства, а в  культурном господстве одного культурно-исторического  типа. И совершенно неважно, каково внутреннее устройство этого типа. «Настоящая, глубокая опасность заключается  именно в осуществлении того порядка  вещей, который составляет идеал  наших западников: в воцарении  не мнимой, а действительной, столь  любезной им, общечеловеческой цивилизации. Это было бы равнозначно прекращению  самой возможности всякого дальнейшего  преуспеяния или прогресса в  истории внесением нового миросозерцания, новых целей, новых стремлений, всегда коренящихся в особом психическом  строе выступающих на деятельное поприще новых этнографических  элементов. С уменьшением противоречий между европейскими государствами  и достижением стабильности Европы бороться с соединенной Европой  может только соединенное славянство – Всеславянский союз. »[3]

Естественно, Россия не может прервать своих отношений  с Европой. Но эти отношения не должны быть «родственными». Во внешней  политике Данилевский отходит от каких бы то ни было «моральных» принципов. Бентамовский принцип утилитарности – принцип полезности как основы и цели деятельности – должен быть главным принципом международной политики. Никогда интересы какой-либо страны, политического союза или той же Европы не должны ставиться выше интересов России. Да, самопожертвование – высший нравственный закон, но единственное основание для самопожертвования – бессмертие. Душа человека бессмертна, следовательно, люди могут руководствоваться в отношениях между собой принципами нравственности. Но государство, народ – явления временные. В политике должно действовать правило: око за око, зуб за зуб; относиться к другим надо так, как они относятся к тебе: «весьма возможно, полезно и даже необходимо смотреть... всегда и постоянно с нашей особой, русской точки зрения… какое отношение может иметь то или другое событие, направление умов, та или другая деятельность влиятельных личностей к нашим особенным, русско-славянским целям…? К безразличным в этом отношении лицам и событиям должны мы оставаться совершенно равнодушными…; тем, которые могут приблизить нас к нашей цели, должны всемерно содействовать; и всемерно противиться тем, которые могут служить ей препятствием, не обращая при этом ни малейшего внимания на их безотносительное значение — на то, каковы будут их последствия для самой Европы, для человечества, для свободы, для цивилизации. У нас должно быть свое собственное, особое понятие о всех этих предметах и твердая вера в то, что только действуя в своих видах, можем мы споспешествовать им… что цель наша свята и высока… что, только служа ей… можем мы содействовать всему высокому, какое бы имя оно ни носило: человечества, свободы, цивилизации и так далее.