Творчество Пришвина

Для Пришвина сказка — органическая форма искания  правды, она важна именно своей  обобщенностью, возможностью идеализации  действительности, выявлением ее всеобщих свойств. Важным было для писателя и  приобщение через нее к поэтическому и историческому опыту народа, в мифологической форме осмысливающему явления природы, связь ее сюжетов  с этнографическими корнями, а значит, более глубокое художественное постижение реальности. Пришвин хотел создавать  такие произведения, которые бы соединяли  «своей легендой приходящие и уходящие поколения, старого и малого... Я  хочу создать сказку без Ивана-Царевича и Бабы Яги и сделаться современным  сказителем».

Художественное своеобразие  сказки у Пришвина. Документальная основа сказки. Сцепление поэтических  символов. Путешествие как чудо соприкосновения  с природой. Сказочное преображение реальности: в повести «Жень-шень» ланка Хуа-лу — сказочная царевна, превращенная в олениху, а рассказчик — пришедший ее расколдовать принц. Пришвин одновременно с документальным создает поэтическое представление о реальности.

Природа берется  Пришвиным не только как живой  самостоятельный мир, где человек  гость, но и как нравственная лаборатория, где человек познает не только окружающее, но и себя самого в согласии с ним или в противостоянии ему, где природа становится учителем.

Природа живет по своим законам, которым причащается  и человек, находя в ней утерянную  гармонию. Но главное у Пришвина в образе природы — поэзия. Поэтическое  отношение к ней проявляется  не только в лиризме авторского повествования, но прежде всего в «родственном внимании», в стремлении понять этот мир изнутри, в его внутренней гармонии, доброте  и красоте.

Красота.— одна из главных ценностей при-швинского художественного мира. Можно вспомнить удивительное изображение той же оленихи Хуа-лу в повести «Жень-шень»: «Рот ее был черный и для животного чрезвычайно маленький, зато уши необыкновенно большие, такие строгие, такие чуткие, и в одном была дырочка: светилось насквозь. Никаких других подробностей я не мог заметить, так захватили все мое внимание прекрасные черные блестящие глаза — не глаза, а совсем, как цветок...» — «утвержденная свыше нераздельность правды и красоты».