Черты поэтики сентиментализма в романе Лоренса Стерна «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии»

Автор: Пользователь скрыл имя, 23 Января 2011 в 00:15, реферат

Описание работы

Роман «Сентиментальное путешествие» имеет форму самоповествования. Главным героем его становится пастор Йорик, от лица которого и написана книга. Повествование ведется от первого лица, в мемуарной форме, со сложным соотношением между авторской позицией и позицией героя-повествователя.

Содержание

1. Форма, приемы и основные мотивы повествования
2. Стилевое своеобразие повествования
3. Психологический аспект изображения героя
Заключение
Список использованной литературы

Работа содержит 1 файл

реферат.docx

— 38.74 Кб (Скачать)

                      ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ И НАУКЕ РФ

              БРЯНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

              ИМЕНИ АКЕДЕМИКА ИВАНА ГЕОРГИЕВИЧА ПЕТРОВСКОГО

              ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ 
 
 
 
 

       РЕФЕРАТ

       по  истории зарубежной литературы XVIII на тему: 

Черты поэтики сентиментализма в романе Лоренса Стерна «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии»

 
 
 
 
 
 

       Выполнила:

       Студентка 2 курса

       II группы

       Филологического ф-та

       Гагина  Юлия 
 
 
 

                                                           

                                                        Брянск 2010 

           Содержание: 

       1. Форма, приемы и основные мотивы повествования

       2. Стилевое своеобразие повествования

       3. Психологический аспект изображения героя

       Заключение

       Список  использованной литературы 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

       1. Форма, приемы и основные мотивы повествования 

       Роман «Сентиментальное путешествие» имеет  форму самоповествования. Главным  героем его становится пастор Йорик, от лица которого и написана книга. Повествование ведется от первого  лица, в мемуарной форме, со сложным  соотношением между авторской позицией и позицией героя-повествователя. О  мемуарной, а не дневниковой форме  свидетельствует довольно большой  разрыв между временем действия и  временем описания. Так, при знакомстве с монахом Йорик тут же упоминает  о его последующей смерти и, далее, о своем теперешнем отношении  к полученной от него табакерке: «...я  храню эту табакерку наравне  с предметами культа моей религии, чтобы  она способствовала возвышению моих помыслов...»1.

       Однако  данное самоповествование в действительности не относится ни к жанру автобиографии, ни к привычной мемуаристике, ни к путевым заметкам. Его можно  назвать ироническим подглядыванием за самим собой.

       Мотив подглядывания ощутим на всем протяжении романа. Йорик именно подглядывает во всякие запретные вещи, не переходя к их совершению («Так что, когда  я протянул руку, я схватил fille de chambre за –»)2. Сами эротические сцены Стерна являют собой вариант нескромного подсматривания в щелочку. Йорик все время играет в нескромность, отступая в самый волнующий момент. Тема отступлений проявляется не только во внешних формальных отступлениях от сюжета, намеренно тормозящих действие, но и в постоянном самоодергивании героя. Йорик, делая непривычно смелый ход, тут же словно пятится назад. И дело тут не только в игровом моменте, шутке, намеренном одурачивании читателя неожиданным трюком, состоящим в отсутствии ожидаемого, в пустоте, белых листах бумаги, постоянно сюжетно подсовываемых Стерном вместо планомерного и закономерного развития действия - Стерн переворачивает с ног на голову саму закономерность жизни и сюжетики, переключая внимание на ничего не значащие мелочи, второстепенные детали: «Мне кажется, в этом есть что-то роковое», - признается сам Йорик, - «я редко дохожу до того места, куда я направляюсь»3.

       Как пишет В. Шкловский: «Стерну первому  пришлось распутать самую основу клубка человеческих отношений. Он изменил  масштабы описаний, снял крупным планом ничтожное. Он изменил часы времени  в искусстве»4.

       О значительности стерновского времени  говорит и М. Соколянский, отмечая, что «в пространственно-временной  организации этого произведения доминирующую роль играет время, открытое время; оно куда важнее пространства, открываемого Йориком»5.

       Изменение хода времени, особо ощутимое в «Тристраме Шенди», произведении усложненной формы  и спиралевидной композиции с  переплетенным временным потоком, в «Сентиментальном путешествии» проявляется  в ином ракурсе. Стерн здесь не нарушает сам порядок течения  времени и временных процессов, создавая затейливую путаницу времен, - в «Сентиментальном путешествии», оставляя ход времени внешне линейным, он нарушает его масштабирование, непрерывность, равномерность. Время в «Сентиментальном путешествии» движется неравномерно, скачками, зачастую оно вообще не движется, что проявляется в мнимой смене  одних и тех же заглавий глав, словно застрявших в одном временном  отрезке. Сами эротические сцены  заключают в себе обрыв времени, совпадающий с окончанием глав. Между  сценой зашнуровывания Йориком ботинок  горничной в главе «Искушение. Париж» и невинным провожанием ее до ее комнаты в начале следующей  главы «Победа» скрыт обрыв времени, целый кусок, в течение которого могла произойти ожидаемая сцена, так что сообщение Йорика о  могущей быть одержанной победе и  его благопристойным удовлетворением  от одного лишь ее осознания может  таить в себе не только своеобразную игру с читателем и его разочарование, но и намек на происшедший временной  разрыв, о котором герой не считает нужным повествовать.

       «...после  этого я поднял ее другую ногу, чтобы  посмотреть, все ли там в порядке, - но сделал это слишком внезапно - хорошенькая fille de chambre не могла удержать равновесие - и тогда…

       Да - и тогда - Вы, чьи мертвенно холодные головы и тепловатые сердца способны побеждать логическими доводами или маскировать ваши страсти, скажите  мне, какой грех в том, что они  обуревают человека?...

       Окончив это обращение, я поднял хорошенькую fille de chambre за руку и вывел ее из комнаты... и тогда - так как победа была решительная - только тогда я прижался губами к ее щеке и, снова взяв за руку, благополучно проводил до ворот гостиницы»6.

       Мы  так и не узнаем, о какой победе идет речь: над горничной ли или  над собственным мимолетным желанием?

       Сам роман не заканчивается, а обрывается на подобной эротической сцене, так же, как и не начинается в принятом значении этого слова с некоторой начальной точки отсчета, а выхватывается с прерванного разговора: «Так что, когда я протянул руку, я схватил fille de chambre за -- »7.

       Мотив подглядывания распространяется и  на подглядывание за самим временем: «Грустно у меня на душе, ибо приходится добавить, что, когда я спросил  о патере Лоренцо на обратном пути через Кале, мне ответили, что  он умер месяца три тому назад и  похоронен, по его желанию, не в монастыре, а на принадлежащем монастырю  маленьком кладбище, в двух лье  отсюда. Мне очень захотелось взглянуть, где его похоронили, - и вот, когда  я вынул маленькую роговую  табакерку, сидя на его могиле, и  сорвал в головах у него два  или три кустика крапивы, которым  там было не место, это так сильно подействовало на мои чувства, что  я залился горючими слезами...»8.

       Стерн все время поддразнивает всех, в том числе само время. И В. Шкловский сильно заостряет проблему, когда пишет о том, что «Стерн умеет дразнить дьявола. Его эротика реалистична и... ущербна. Это эротика очень грустного и непоэтического мира»9. Стерн дразнит не дьявола, он дразнит время.

       Стерн в своих романах затеял великую  драку с временем. Результатом  этой драки является и аллегория  выбранного им имени Йорика в качестве главного персонажа, и его путешествие (от смерти) в никуда, и текучесть  его душевных движений, которые он пытается остановить, сделав доступным  анализу, разъятию, зафиксировав как  сумму неизменных мини-порывов; фиаско, которое он терпит в этом, составляет смысловое ядро романа.

       «Сентиментальное  путешествие» Л. Стерна – это ироническое  подглядывание за самим собой. Особенностью его повествования является изображение  времени. Стерн не нарушает порядок  течения времени, он нарушает его  масштабирование, непрерывность, равномерность. Незначительные эпизоды показаны в  романе крупным планом, что свойственно  писателям-сентименталистам. Также  у Стерна присутствует «чувствительность», которая всегда сопровождается иронией. 

       2. Стилевое своеобразие повествования 

       Стилевая  палитра Стерна принадлежит сентиментализму. Об этом свидетельствуют и декоративность пейзажа и самой формы произведения, и допускаемая в текст фривольность, и оттенок грусти от сознания мимолетности всего происходящего, и открытый гедонизм, т.е. культ чувственности, телесности, и тонкое эпатирование церковного ханжества. Пастор Йорик  не стесняется признаваться в многочисленных овладевающих им соблазнах: «Жизнь слишком  коротка, чтобы возиться с ее условностями... знакомство, возникшее благодаря  этому переводу, доставило мне  больше удовольствия, чем все другие знакомства, которые я имел честь  завязать в Италии»1. «...одной из благодатных особенностей моей жизни  является то, что почти каждую минуту я в кого-нибудь несчастливо влюблен»10.

       На  декоративность стиля Стерна указывал и В. Шкловский: «То, что делал  Стерн, - отмечал он, - нельзя назвать  реализмом. Писатель, несомненно, увлекался  формой. Но он преодолевал старую форму, которая уже не годилась для выявления  нового содержания»11.

       Говоря  об игровой природе его произведения, ученый делает вывод, что его игра трагична. Слова этой игры ритмически повторяются: «Я не вырвусь».

       Стерн отдает предпочтение сложноподчиненным, ветвящимся предложениям сложной семантической  структуры и изысканной, закругленной формы: «Должно быть, в этот момент я сделал слабую попытку крепче сжать  ее руку - так я заключаю по легкому  движению, которое я ощутил на своей  ладони - не то чтобы она намеревалась отнять свою руку - но она словно подумала об этом - и я неминуемо лишился  бы ее вторично, не подскажи мне скорее инстинкт, чем разум, крайнего средства в этом опасном положении - держать  ее нетвердо и так, точно я сам  каждое мгновение готов ее выпустить; словом, дама моя стояла не шевелясь, пока не вернулся с ключом мосье  Дессен; тем временем я принялся обдумывать, как бы мне изгладить  дурное впечатление, наверно оставленное  в ее сердце происшествием с монахом, в случае если он рассказал ей о  нем»12.

       Словесная игра определяет наличие отступлений, шуток и их внезапный обрыв. Взаимопереходам  психологических состояний соответствует  смена стилей. И если описания случайных  встреч, приездов выдержаны в манере небрежного легкого повествования («Устроив все эти маленькие дела, я сел в почтовую карету с таким  удовольствием, как еще никогда  в жизни не садился в почтовые кареты, а Ла Фер, закинув один огромный ботфорт на правый бок маленького биде, другую же свесив с левого бока (ног его я в расчет не принимаю), поскакал передо мной легким галопом, счастливый и статный, как принц»13. Или: «По пути я заглянул в десяток лавок, высматривая лицо, которого не потревожило бы мое нескромное обращение; наконец лицо этой женщины мне приглянулось, и я вошел»14), то отступления выполнены в сложной витиеватой манере, о которой Л. Толстой говорил, что «несмотря на огромный талант рассказывать и умно болтать моего любимого писателя Стерна, отступления тяжелы даже у него»15.

       «Никому из нас не хочется обращать свои добродетели в игрушку случая – щедры ли мы, как другие бывают могущественны, - sed non quo ad hanc - или как  бы там ни было, - ведь нет точно  установленных правил приливов или  отливов в нашем расположении духа; почем я знаю, может быть, они зависят от тех же причин, что влияют на морские приливы  и отливы, - для нас часто не было бы ничего зазорного, если бы дело обстояло таким образом; по крайней  мере, что касается меня самого, то во многих случаях мне было бы гораздо  приятнее, если бы обо мне говорили, будто «я действовал под влиянием луны, в чем нет ни греха, ни срама», чем если бы поступки мои почитались исключительно моим собственным  делом, когда в них заключено  столько и срама и греха»16.

       Монологи  Йорика построены в стиле ораторских декламаций. Йорик зачастую говорит  восклицательными предложениями, его  речь то и дело переходит в пафос, сглаживаемый иронией: «Право же - право, человек! не добро тебе сидеть одному»17; «низкое грубое чувство! Рука твоя занесена на каждого, и рука каждого занесена на тебя!»18; «Увы, бедный Йорик!»19.

       В этой патетике, декламации, пафосе ощущается  привычка к проповедям, на каждом шагу выдающая в Йорике священника, cущность  которого постоянно вступает в противоречие с желаниями и поведением героя. Стерн недаром выбирает пастора  в роли сентиментального путешественника, с одной стороны, подчеркивая  этим его изначальное миролюбие  и добродушие, а, с другой, распространяя  таким способом иронию и на саму религию.

Информация о работе Черты поэтики сентиментализма в романе Лоренса Стерна «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии»