Причины и источники современных международных конфликтов

Конфликтное поведение – предпринятые одной стороной в любой конфликтной ситуации действия, направленные на ее оппонента.

В отличие от соперничества, при котором государства стремятся  к достижению целей, находящихся  вне границ возможностей друг друга, действия государств в конфликте  нацелены на «командование чем-либо, представляющим ценность для каждого  из них, хотя лишь одно может осуществлять такое командование». Иначе говоря, конфликтное поведение государства  призвано воздействовать на оппонента  либо в форме его подчинения, либо реакции на его действия, либо с  намерением заставить оппонента  отказаться от своих целей или  модифицировать их. Выбор государствами в конкретном конфликте средств и самого типа поведения объективно предопределяется характером конфликтных целей и лежащих за ними сталкивающихся интересов сторон.

А. Рапопорт разграничил такие типы поведения в конфликте, как борьба, игра и дебаты. Если государство ориентировано на победу, то его поведение выражается в борьбе, которая в свою очередь немыслима без ставки на применение силы. Преследуя цель преобладания, государство в своем поведении использует модель игры, предполагающую комплексное использование дипломатических и силовых средств из расчета получения преимущества по окончании конфликта, в том числе на основе взаимно согласованных правил поведения. Наконец, ставя целью достижение мира, государство с самого начала конфликта рассчитывает на дебаты, осуществляя их мирными средствами, включая использование услуг третьей стороны.

6. Среда международного конфликта и источники его возникновения

Как и любой другой конфликт, международный конфликт «живет»  в определенной среде. Функции среды  по отношению к нему выполняют  как международные, так и внутригосударственные  отношения – социальная система  в широком смысле слова. Взаимодействуя с различными уровнями и компонентами социальной системы, международный  конфликт приспосабливает к ним  свои структуру и процесс.

Из множества проблем  взаимодействия международного конфликта  и среды выделим вопросы о  влиянии на него структуры международной  системы, об источнике международного конфликта и о цивилизационном  его контексте.

Структура международной  системы имеет инвариантное измерение, условно подразделяющее любую международную  систему на центр и периферию, и вариантное измерение, идентифицирующее конкретную композицию балансов сил, складывающихся на всех уровнях международной системы.

В инвариантном смысле в  универсальной международной системе  в любой исторический период выделяются государства, называемые великими, чей  статус свидетельствует о способности  оказывать глобальное (центросиловое) воздействие на всю эту систему. Происходящие между великими державами  или на их территориях «центросиловые» войны, вовлекая в процесс истребления с помощью самой передовой для своего времени техники огромные человеческие ресурсы, являются основным индикатором уровня нестабильности международной системы.

Ретроспективная оценка происходящих в мире процессов с этих позиций  выявляет две тенденции. С одной  стороны, отмечена тенденция возрастания  масштабов тотальности и жестокости «центросиловых» войн. Если в XIX веке человечество впервые в своей истории и сразу дважды (наполеоновские войны и тайнинское восстание в Китае) понесло военные потери в размере более чем 10 млн. жизней, то в XX столетии этот уровень был превышен уже в четырех случаях – в первой и второй мировых войнах, а также в годы террора в СССР и Китае. С другой стороны, наблюдается снижение частоты «центросиловых» войн, увеличение временного интервала между ними. По подсчетам Дж. Леви, если за весь период с 1495 по 1982 г. между великими державами произошло 64 войны, или примерно по одной «центросиловой» войне в каждые 8 лет, то в последние 200 лет таких войн было 11 – по одной в каждые 19 лет. Последняя же война, в которой противоборствовали великие державы (корейская война), произошла уже более 40 лет тому назад, и даже с момента последней кризисной ситуации глобального уровня (кубинский ракетный кризис) уже прошло более 30 лет.

К концу 60-х годов XX века вариантная структура центра международной системы окончательно приобрела биполярную конфигурацию, когда с установлением военно-стратегического паритета между США и СССР возникла ситуация «взаимно гарантированного уничтожения», в которой ни одна из сторон (несмотря на ее намерения и цели) не оказалась способной выиграть ядерную войну. Этим объясняется перенос противоборства «сверхдержав» на периферию международной системы – в зону «третьего мира». Поскольку же к этому времени процесс деколонизации уже заканчивался, соперничество «сверхдержав» стало осуществляться в форме либо «центро-периферийных» конфликтов, нацеленных на изменение регионального баланса сил (Гренада 1983 г., Ливия 1986 г.), либо прямого или через клиентов вовлечения в локалыные (периферийные) конфликты с целью, например, создания зависимого режима в том иди ином неприсоединившемся государстве (Вьетнам, Афганистан, Ангола, Никарагуа и др.). Отсюда и возникла конструкция региональных конфликтов, которые, воспроизводя функционировавшую в то время биполярную структуру международной системы, могли рассматриваться, как пишет Р. Барринджер, «и как внутренние конфликты между соответствующим правительством и поддерживаемой извне восставшей организацией, и одновременно как «представительские» межгосударственные конфликты вовлеченных великих держав».

Вовлечение одной «сверхдержавы» в локальный конфликт поднимало  его на региональный уровень, что, с  одной стороны, ограничивало возможности  другой «сверхдержавы», если она хотела избежать глобального противоборства, пойти на прямое вовлечение в этот конфликт, а с другой – создавало возможность для его совместного разблокирования – обратного возвращения на локальный уровень путем выхода этих государств и/или их клиентов из состава участников базисного конфликта.

Этот механизм перемещения  конфликтов с одного уровня международной  системы на другой меняется в условиях распада биполярной системы и  появления взамен ее новой глобальной структуры. Хотя рано еще делать выводы о характере воздействия новой  структуры на международные конфликты, здесь возможны два варианта рассуждений. В соответствии с одним из них, если новую структуру оценивать  в прежних «реалистских измерениях», то ее следует считать однополюсной ввиду как социокультурной общности центра (США, Западная Европа, Япония), так и его органичной ориентации на военно-политическую интеграцию. Поскольку  же в международных отношениях действует  единое для любой социальной системы  правило, согласно которому уменьшение числа полюсов силы повышает стабильность соответствующей системы, следует  ожидать снижения уровня конфликтности, что подтверждается специальными расчетами  охватывающими статистику войн за последние  пять столетий. Такой прогноз несомненно будет ближе к действительности, если великие державы, отказавшись от практики негативной вовлеченности в локальные конфликты, активизируют уже просматривающуюся в их политике стратегию позитивной вовлеченности, нацеленную на наращивание потенциала управления конфликтами и их решение с использованием механизмов ООН и региональных объединений.

В соответствии же с другим, «плюралистским» измерением, вводящим в оценку конфигурации новой структуры  социально-экономические критерии, она выглядит трехполюсной, а следовательно, менее устойчивой. Однако, если придерживаться такого подхода, основная проблема сводится к тому, удастся ли великим державам коллективными политическими средствами предотвратить перевод своих  социально-экономических противоречий в еще один, новый виток глобального  военного противоборства.

Источники (причины) международных конфликтов, как первым заметил К. Уольц, по мнению одних исследователей, находятся в международной системе, тогда как по мнению других – внутри государств – в их социальных, экономических или политических структурах.

При «международном» объяснении основное внимание исследователей направляется на изучение конфигурации международной  структуры или взаимоотношений  государств и влияний, которые они  оказывают друг на друга, на состояние  норм международного права и создаваемых  ими международных институтов, прежде всего механизмов коллективной безопасности типа ООН. С точки зрения же «национального образа» для исследователя важен  механизм структуры поведения конкретных государств, способы и формы, с  помощью которых они принимают политические решения, а также их концепции национальных интересов, внешнеполитические цели и материальные ресурсы, используемые ими для ведения вооруженных действий.

«Международный» и «национальный» подходы к причинам международных  конфликтов при несомненном различии между ними едины в том, что  их приверженцы видят международный, как и любой другой, конфликт в  общем контексте социального  развития и объясняют его происхождение  внешними по отношению к человеку социальными факторами, исходят  из «инструментальности» конфликтного поведения – его обусловленности  необходимостью реализации детерминированных  социальной средой целей. В частности, материалистическая философия, объясняющая причины социального (или международного) конфликта фактическим неравенством людей (государств) в возможностях реализации их материальных интересов, или системный анализ, рассматривающий конфликт как следствие, например, цикличности мировых процессов или неустойчивости экономической системы, обусловленной ее дисбалансом с окружающей средой, – все это примеры «инструментальных» представлений о природе социального конфликта.

В противовес «инструментальным» подходам «экспрессивные» теории видят  источник любого социального конфликта  во внутренних психологических процессах  человека, детерминирующих в конечном счете его внешнее, в том числе  групповое, поведение. Так, Р. Шоу и  Ю. Вонг утверждают, что:

1) люди обладают предрасположенностью к агрессии и войне;

2) эта предрасположенность  имеет биологические (эволюционные) корни;

3) она является результатом  попыток максимизировать «включающее  соответствие» индивидов собственной  «атомизированной этнической» группе, которые изначально конкурировали  друг с другом в борьбе за  ресурсы.

В политической науке традиция «экспрессивного» объяснения природы  социального конфликта обычно связывается  с философией Гоббса, который доказывал  необходимость концентрации власти и принуждения в руках государства  именно предрасположенностью человека к конфликтному. Другая традиция состоит в том, что международная война рассматривается как неразрывно связанная с агрессивностью индивидов и даже являющаяся прямым ее следствием. По этой причине, если «инструменталисты» исходят из подчиненности конфликтным целям всех других элементов структуры конфликта, то для «экспрессивных» подходов приоритетны конфликтные установки, особенно лиц, принимающих политические решения.

Экспрессивные теории хотя и приближают сферу политического анализа к личности человека, но сами по себе недостаточны для понимания механизма социальной конфликтности. Проведенные на Западе в последние годы эмпирические исследования свидетельствуют о том, что ценность этих теорий «находится в критической зависимости от ее связи с другими подходами к изучению поведения человека.

Один из таких подходов представлен «стратегической» теорией  войн, выдвигающей на первый план уже не цели или установки, а действия сторон в конфликте, способствующие или препятствующие процессу его рационального развития и решения.

Действительно, универсальное  понимание природы социальной конфликтности  вытекает из разработанной Т. Парсонсом теории «системы социального действия», согласно которой «центральным феноменом динамики социальных систем», «фундаментальной динамической теоремой социологии» является правило, ставящее стабильность любой социальной системы в прямую зависимость от степени интеграции заложенных в нее культурных символов с внутренней структурой потребностей, а в более широком плане – с личностными системами индивидов. Если индивид лишен возможности реализовать свои потребности через разделяемую им систему социокультурных ценностей, а вынужден сообразовывать свои действия с чуждыми его ценностям культурными, этическими, политическими или правовыми нормами, то неизбежен процесс его (группы, государства) отчуждения от существующей социальной системы, включая ее политические структуры.

Процесс отчуждения индивида, приобретая пассивные или агрессивные  формы, вызывает в последнем случае конфликтное – индивидуальное или  групповое – поведение, направленное на устранение причин отчуждения, на восстановление комфортных для него социальных условий существования. Отсюда выводится еще одно правило, в соответствии с которым источник любого социального конфликта заложен в том разрыве, который возникает в процессе развития между разделяемой индивидом (группой, государством) системой социокультурных ценностей и отчуждаемыми им социальными (включая политические) структурами. Поскольку же разделяемые индивидом (группой, государством) системы ценностей могут быть различны, возникает проблема цивилизационного контекста международного конфликта.

Цивилизационный контекст международного конфликта выступает, в частности, в разных, по выражению Уольца, образах, или уровнях, международных отношений, с позиций которых осуществляется конфликтный анализ. Переход от одного из них к другому при объяснении, например, механизма влияния на конфликт структуры международной системы  или проблемы источников конфликта  приводит к той куновской «смене парадигм», когда наблюдается как  бы сдвиг объекта, смещение точки  отсчета, принятие философии миропонимания, которая просто иная, а потому не может быть в качественном отношении  соотнесена с предшествующей философией.

Зафиксированное многими  теоретиками движение международной  системы от «государственноцентричности» к «многоцентричности», от «реалистокой»  к «плюралистской» парадигме  – свидетельство переживаемого  в настоящее время человечеством изменения самого типа международных отношений. Ведь плюрализм, как заметил М. Бэнкс, нацелен на поведение всех политически значимых групп в мировом сообществе, тогда как реализм ограничивает себя поведением государств, особенно могущественных. Именно сменой парадигм международных отношений объясняется развал биполярности и появление новой структуры международных отношений, так как, по наблюдениям Р. Кеохейне и Дж. Ная, нынешняя ситуация комплексной взаимозависимости в отличие от существовавшего ранее реалистского предположения характеризуется: