Ветер в культуре

План.

Введение.

1.Тема ветра в религии.

1.1.Стрибог, славянский бог ветра

1.2.Боги ветра у племён майя.

1.3. Ветер в Древнегреческой мифологии.

2.Ветер , буря в кино.

3. Тема ветра , бурь  и ненастья в живописи. Работы Айвазовского

4. Роль  ветра в  поэме  А. А. Блока “Двенадцать”

Заключение.

Список  использованной литературы.

Введение. 

Целью данной работы является  рассмотрение темы ветра ,бури ненастья , в мировой  культуре. Эта тема важна для мировой культуры .

Концепт ветра, бури – это универсалия мировой культуры. ...В славянской и особенно в русской концептуальной и вербальной картинах мира понятия ветра весьма важное место. 
Концепт ветра присутствует на различных уровнях культуры старой и новой, традиционно-народной и интеллектуально-элитарной, в обрядах и ритуалах, в фольклоре различных жанров, в высокой и церковной книжности, в художественных поэтических и прозаических произведениях, в живописи, музыке и т. д. Вся совокупность понятий, образов, символов, связанных с идеей ветра , бури, языки культур, служащие для передачи этого концептуального комплекса, образуют некое понятие силы , которая может сметать всё на своем пути , а может быть ласковой , неизменно и ощутимо присутствующую в нашем коллективном национальном сознании .

Исходя из вышесказанного мне представляется , что данная тема важна и интересна.

                                            1.Тема ветра в религии.

1.1.Стрибог, славянский бог ветра

Стрибог - в восточнославянской мифологии  бог ветра.

Имя Стрибога восходит к древнему корню «стрег», что означает «старший», «дядя по отцу». Подобное значение встречается в «Слове о полку Игореве», где ветры названы «стрибожьими внуками».

Родился Стрибог из дыхания Рода.

Он может вызвать и укротить бурю и может оборачиваться своим  помощником, мифической птицей Стратим. А вообще ветер обычно представляли в образе седовласого старика, обитающего на краю света, в глухом лесу или на острове посередине моря-океяна.

Идол Стрибога был установлен в  Киеве в числе семи важнейших  славянских божеств.

Неизвестно существовал ли постоянный праздник в честь Стрибога, но его  упоминали и почитали вместе сДажьбогом. Вероятно, ветер, как и дождь, и солнце, считались важнейшими для земледельца.

Стрибога молили также мореплаватели, чтобы он дал «ветра в парус».

У ветра много  внуков и сыновей, мелких ветерков:

Посвист - старший ветер, считается богом бури;

Подага - жаркий, иссушающий ветер, живет  в пустыне на Юге;

Погода - теплый, легкий ветерок, Бог приятной погоды;

Южный ветер - имеет горячий, южный нрав, несет с собой тепло и запах Юга;

Северный ветер - несет холод  от Ледовитого океана, очень суров  и только к лету немного добреет;

Западный ветер - настоящий европеец, немного суховат, бывает сердит, но малый он добрый;

Восточный ветер - как азиат имеет характер неожиданный, таинственный и коварный;

Полуденик вместе с Полуночником резвятся днем и ночью.

                    1.2.Боги ветра у племён майя.

По поверьям одного из племен майя считалось, что до начала существования всего живого на земле жил бог в форме дерева, который однажды забеременел потенциальной жизнью. Потом этот бог стал цвести и созревший на нём плод сорвался с него, раскололся на множество мелких кусочков, раскидав по земле всё, что нынче существует. Считалось, что на Сейбе 400 000 сосков, которые питают всё сущее). Дерево пронизывало все слои небес, а по его углам, т.е. сторонам света – было четыре других дерева: красное (восток), белое (север), чёрное (запад) и жёлтое (юг). С четырьмя сторонами света ассоциировались чаки (боги дождя), павахтуны (боги ветра) и бакабы (носители или держатели неба), они располагались на мировых деревьях и различались по цвету, связанному с той или иной стороной света. 

                 1.3. Ветер в Древнегреческой мифологии.

В мифологии древней Греции боги ветра занимают большое место. Изначально,  великим богом захватчиков-греков, как и богом ведийских индусов, было само благородное и переменчивое небо; возможно, с прогрессом антропоморфизма именно этот небесный бог стал Ураном, или Небом, а затем "тучегонителем", ниспосылающим дождь пастырем громов и ветров Зевсом. Именно он был главным божеством. В стране, пересыщенной солнечным светом и изголодавшейся по дождю, солнце, Гелиос, было божеством второстепенным. Ему молился Агамемнон, а спартанцы приносили ему в жертву коней, чтобы те влекли по небу его огненную колесницу; в эллинистическую эпоху родосцы почитали Гелиоса как свое главное божество, ежегодно сбрасывали для него в море четверку коней и колесницу и посвятили ему знаменитый Колосс; Анаксагор же едва не лишился жизни - и это в Перикловых Афинах,- ибо утверждал, что солнце не бог, а всего лишь огненный шар. Однако, вообще говоря, в классической Греции солнцу поклонялись мало, еще меньше луне (Селене) и уж менее всего планетам или звездам.

                      2.Ветер , буря в кино.

Сравнительно недавно по каналу RTVi (февраль, 2007 г.) прошла еженедельная передача «Жизнь прекрасна» (обычно посвящаемая песням советского периода, любимым и в современной России), в которой Иосиф Кобзон исполнил песню «И снег, и ветер, и звезд ночной полет» (А. Пахмутова, Л. Ошанин). Приведу отрывок из нее, ибо она вызвала чрезвычайный душевный подъем в студии – ее пели и люди возраста Кобзона, и совсем молодые актеры театра и кино. Пели с негромким воодушевлением, бесспорно объединившим в тот момент многих:  
 
Забота у нас простая, забота наша такая, Жила бы страна родная, и нету других забот. И снег, и ветер, и звезд ночной полет, Меня мое сердце в тревожную даль зовет. 
 
Пускай нам с тобой обоим беда грозит за бедою, Но дружбу мою с тобою одна только смерть возьмет. И снег, и ветер, синих звезд ночной полет, Меня мое сердце в тревожную даль зовет. 
 
Пока я ходить умею, пока глядеть я умею, Пока я дышать умею, я буду идти вперед. И снег, и ветер, и звезд ночной полет, Меня мое сердце в тревожную даль зовет. 
 
Эта песня появилась в 1958 году – она звучала в кинофильме «По ту сторону» – фильм не остался в памяти, а песня продолжает звучать. «Песня о тревожной молодости» поется негромко, вполголоса, поется от лица я, а не мы, что отличало ее от большинства гражданских песен предшествующего периода. И это сближает ее с бардовской песней, вышедшей на культурную авансцену несколько позже. Но интим в «Песне о тревожной молодости» – конечно, псевдоинтим (симулякр): личность не имеет индивидуальных целей, они срастаются, точнее, замещаются общим – заботой о благе страны, и эта общность выступает в использовании одного из самых частых слов советского общественного дискурса – слове «наш»: забота наша такая, забота наша простая.Думается, что текст песни апеллирует к глубинным структурам сознания носителя русской культуры, успешно эксплуатировавшимся советской идеологией. Обозначим эти «точки апелляции»: 1) вербализуется ценность неограниченного целью движения, через которую реализуется оппозиция подобного движения домашнему уюту, расцениваемому как обывательская твердыня: Пока я ходить умею, пока глядеть я умею, / Пока я дышать умею, я буду идти вперед. 
 
2) с идеей неограниченного движения коррелирует базовое для русской культуры понятиепростора, принявшего в песне образ тревожной дали: И снег, и ветер, и звезд ночной полет, / Меня мое сердце в тревожную даль зовет.  
3) устремленности русской души «в плоскость вертикали» (Лассан 2007) соответствует понятие полета, характеризующее тягу русского сознания в некий иной, трансцедентальный мир (многочисленные советские песни о летчиках и самолетах, возможно, являются временн?й модификацией этой потребности высоты). И еще одно, как мне представляется, значимое культурное понятие озвучивается в этой песне: И снег, и ветер. Думается, концепт ветер еще ждет своего исследования, поскольку, безусловно, является универсальным культурно значимым понятием: имя ветер используется в названии всемирно известных произведений – М. Митчелл «Унесенные ветром», Х. Мураками «Слушай песню ветра»; оно же участвует в метафоризации действительности в различных культурах (Ольховикова 2007). Вместе с тем думается, что в русской культуре ветер занимает в высшей степени значительное место, ассоциируясь со свободной стихией, обладающей свойствами, к которым есть тяга в русском характере: ветер, гуляющий напросторе – не эта ли потребность русской души разгуляться на воле олицетворена в пушкинском образе? Оперетта И. Дунаевского «Вольный ветер» своим названием фиксирует представления русской национальной культуры о столь ценимых в ней свойствах – потребности в воле (ключевой концепт русской культуры). Ветер свободы, ветер перемен, свежий ветер – названные метафоры коннотируют представление о столь милой сердцу «странника» идее изменения, противопоставленной затхлости порабощающего «домашнего» состояния. Ветер в лицо – это выражение возбуждает представление о борьбе с силой свободной стихии, в которой борющийся выступает достойным соперником. «Песня о тревожной молодости» возбуждала именно такие представления: об опасности, о мужестве идущих сквозь стихию, о великой силе дружбы, которая именно в 60-е годы прошлого века воспринимается как одна из высших ценностей жизни: Пускай нам с тобой обоим беда грозит за бедою, / Но дружбу мою с тобою одна только смерть возьмет.  
Какие опасности и почему они грозят субъекту песни, в тексте песни не озвучивается, но советский (или русский?) человек привык жить в состоянии постоянной опасности, на «краю обрыва», испытывать «упоение в бою», «искать бури». Все эти элементы использованы в песне и делают ее, в сущности, набором стереотипов культуры и сознания, не умеющего обустраивать свой дом, но стремящегося к постоянному движению по дороге без конца. Но почему сегодня она поется с тем же – и большим энтузиазмом? Возможно, это происходит потому, что общее воодушевление свидетельствует о зараженности общей идеей. Это значит, что апатия не овладела полностью нацией, и она способна к движению. Вместе с тем я помню слова известного этолога К. Лоренца: «Когда при звуках старой песни или какого-нибудь марша по мне пробегает священный трепет, – я обороняюсь от искушения и говорю себе, что обезьяны тоже производят ритмичный шум, готовясь к совместному нападению. Подпевать – значит класть палец дьяволу в пасть» (Лоренц 1992, с. 29), потому что человек, охваченный всеобщим воодушевлением, становится легкой добычей демагогов от политики. Вполне вероятно, что движение без предела, сопровождаемое чувством простора и полета, необходимостью преодоления (ветер в лицо) есть архетипическая идея русского сознания, одинаково близкая всем носителям русской культуры.

      3. Тема ветра , бурь и ненастья в живописи. Работы Айвазовского.

И.Н. Крамской утверждал, что Айвазовский  «есть звезда первой величины во всяком случае и не только у нас, а в  истории искусства вообще».  

 П.М. Третьяков, желая купить  для своей галереи картину,  писал художнику: «…Дайте мне вашу волшебную воду такою, которая вполне бы передала Ваш бесподобный талант».  

 В живописи Айвазовский был,  прежде всего, поэтом. О себе  художник говорил: «Сюжет картины  слагается у меня в памяти, как сюжет стихотворения у  поэта, сделав набросок на клочке бумаги, я приступаю к работе и до тех пор не отхожу от полотна, пока не выскажусь на нем моей кистью».  

 За свою долгую жизнь он  написал до 6000 произведений. Лучшие  из них вошли в сокровищницу  мировой культуры. Его картины  находятся во многих галереях мира. 

 «У самого Айвазовского, да  и во всем мировом искусстве  нет другой картины, которая  с такой захватывающей силой  передавала бы всесокрушающую  мощь стихии, неотвратимый ужас  надвигающейся гигантской волны, "девятого вала", – пишет  Н.Г. Машковцев. – В этой картине огромный талант Айвазовского развернулся во всю ширь. Лучи яркого света, прорывающегося сквозь гонимые ветром разорванные тучи, перекатывающиеся грозные волны, пенящиеся и прозрачные, живые, изменчивые краски, поразительные по своей яркости, красоте и реалистичности, создают неотразимое впечатление мощи и величия».  

 Страшные бури разыгрываются  на многих картинах Айвазовского: «Буря ночью» (1865), «Буря» (1872), «Буря  у мыса Айя» (1875), «Бури под Евпаторией»  (1861). О последней писал Ф.М. Достоевский: «В его буре есть упоение, есть та вечная красота, которая поражает зрителя в живой, настоящей буре. И этого свойства таланта г-на Айвазовского нельзя назвать односторонностью уже и потому, что буря сама по себе бесконечно разнообразна. Заметим только, что, может быть, в изображении бесконечного разнообразия бури никакой эффект не может казаться преувеличенным, и не потому ли зритель не замечает излишних эффектов в бурях г-на Айвазовского?»  

 «Много внимания Айвазовский  уделял изображению приморских городов, – пишет Л. Тарасов. – В картине "Вид на Одессу" (1855) город показан при лунном освещении, с большим скоплением кораблей, сосредоточенных в порту. Живописна "Лунная ночь в окрестностях Ялты" (1863) с эффектным своим освещением и множество других подобных картин.  

 Айвазовский умел передать  в пейзаже то состояние, когда  происходит перелом и море  уступает после возмущения, затихая  и смиряясь. Это показано, например, в картине "Радуга" (1873)».  

 Кроме марин, Айвазовский  писал жанровые пейзажи («Ветряные мельницы в украинской степи при закате солнца» (1862), «Обоз чумаков» (1862), «Петербург. Переправа через Неву» (1870-е)). Совершив в 1869 году поездку по Кавказу, Айвазовский написал ряд горных пейзажей, в числе которых «Аул Гуниб» (1869).  

 Айвазовский устраивал выставки  своих работ в Петербурге, Москве  и за рубежом, всего состоялось 55 индивидуальных выставок мастера.  И повсюду его сопровождал  неизменный успех. В мае 1881 года корреспондент английской  газеты писал: «Среди многих  новинок в мире искусства надо отметить выставку в галерее Пэль Мэль нескольких картин Айвазовского, русского художника, который приобрел европейское имя своими работами, и особенно силой и смелостью своих морских вещей. Он показал двадцать работ, которые показывают его силы как в маринах, так и в ландшафте… Принц Уэльский купил две картины этого художника».  

 В 1877 году Айвазовский разводится  с первой женой. Через пять  лет он вступил во второй  брак с Анной Никитичной Саркисовой (Анной Мкртычевной Бурнозян).  

 В поздние годы своей жизни  Айвазовский переживал новый  расцвет своего таланта. В самом  начале восьмидесятых годов, когда  вполне окрепло и расцвело  реалистическое направление пейзажной  живописи, когда выступила могучая  плеяда пейзажистов, Айвазовский  написал «Черное море» (1881). Суровая реалистическая правда этой картины вполне созвучна живописи той эпохи.  

 Вот как отзывался об этой  картине И.Н. Крамской: «На ней  ничего нет, кроме неба и  воды, но вода – это океан  беспредельный, не бурный, но колыхающийся, суровый, бесконечный, а небо, если возможно, еще бесконечнее.  Это одна из самых грандиозных картин, какие я только знаю».  

 В 1889 году художник создает  обобщенный образ грозной стихии  в картине «Волна». Айвазовский  говорил, что это «лучшая моя  буря».  

 Картины романтического характера  продолжают преобладать в его  творчестве. Последнее полотно, написанное за два года до смерти, – «Среди волн» (1898) – является как бы синтезом обоих направлений. С неподражаемым совершенством изображена чуть ли не до неба вздымающаяся, пенящаяся, прозрачная морская волна, дробящаяся брызгами. С неутомимостью и поразительной быстротой художник работал до конца своих дней. Он скончался в Феодосии 2 мая 1900 года во время работы над картиной «Взрыв турецкого корабля».